После того как ЦИК СССР 9 мая 1924 г. возложил на органы ОГПУ борьбу с бандитизмом во всесоюзном масштабе, Коллегия ОГПУ в июне 1924 г. нацелила местные чекистские органы опираться на помощь населения, улучшить агентурную и оперативную работу с использованием сил уголовного розыска и милиции. Поэтому ПП ОГПУ внесли некоторые уточнения в работу чекистов с учетом обстановки в своих районах.

Приказом Дзержинского от 12 июня 1924 г. объявлено, что «на основании ст. 2 Положения о правах ОГПУ в части административных высылок, ссылок и заключения в концентрационный лагерь, опубликованного в приказе ОГПУ № 172 от 2/V с.г., состав Особого совещания определить: тт. Менжинский, Ягода, Бокий[242]. В это время исключительно его ведению при рассмотрении вопроса о применении этих мер подлежали лица, причастные к контрреволюционной деятельности, шпионажу, подозреваемые в контрабандной деятельности или переходе границы без соответствующих на то разрешений или способствовавшие этому переходу; по подозрению в подделке денежных знаков и государственных бумаг; спекулирующие золотой монетой, иностранной валютой, драгоценными металлами[243].

Отметим, что еще до наступления Большого террора число репрессированных было значительным: в 1924 г. осуждено за контрреволюционные преступления 1564 человека, против порядка управления – 290 434, за должностные преступления – 23 578, за хозяйственные преступления – 268 390 чел.; в 1925 г. соответственно – 1042, 142 826, 29 963, 69 925 чел.; в 1935 г. арестовано 104 716 чел., в 1936 г. – 95 530 чел.

Как в эти годы работали Особое совещание и тройки? По данным на 1 мая 1924 г., Особым совещанием при коллегии ОГПУ, пришедшим на смену бывшей комиссии НКВД, и коллегией ОГПУ было направлено в ссылку 3064 человек, из них «политических» – 1458[244]. А вот протокол заседания чрезвычайной тройки по борьбе с политическим и уголовным бандитизмом Крымского отдела ГПУ от 30 июля 1924 г. На заседании присутствовали: члены тройки: от окружного отдела РКП(б) – Мастынь, от прокуратуры СССР – помощник прокурора Р.П. Катанян, помощник прокурора КССР Скрипчук, а также от ЦИК СССР – Нагаев и особоуполномоченный ЦИК СССР по борьбе с бандитизмом в Крыму и председатель КРО ГПУ Крыма Шварц. В течение одного заседания (!) было заслушано дело № 210 по обвинению 152 человек. Тройка решила: 5 человек направить в концлагерь на 3 года каждого, 4-х – в концлагерь на 2 года, 97 – выслать в северные губернии страны на 3 года, 5 – выслать из страны, 10 – из пределов Крыма на 3 года, 3 – выслать условно, 3 – выслать из Крыма, по отношению к остальным – следствие прекратить[245]. В Архангельский концлагерь на 3 года определена Попова Нина Ивановна – бывшая машинистка Милиционного полка 9-го Донского дивизиона, изобличенная в том, что, «состоя в вышеуказанной должности и одновременно являясь осведомителем особого отдела дивизии, разглашала методы работы органов ГПУ»[246].

Часто оппонентами Ф.Э. Дзержинского были М.И. Калинин, Н.И. Бухарин, Г.Я. Сокольников, Н.В. Крыленко, Н.В. Чичерин и другие. 18 марта 1925 г. он обратил внимание Г.Е. Зиновьева на то, что «для ОГПУ пришла очень тяжелая пора», видя главную причину этого в недооценке значения органов безопасности Н.И. Бухариным, Г.Я. Сокольниковым, М.И. Калининым и некоторыми работниками НКИД.

Именно Н.И. Бухарин писал Дзержинскому: «…Я считаю, что мы должны скорее переходить к более «либеральной» форме соввласти: меньше репрессий, больше законности, больше обсуждений, самоуправления (под руководством партии naturalitew) и проч. В статье своей в «Большевике», которую Вы одобрили, теоретически обосновал этот курс. Поэтому я иногда выступаю против предложений, расширяющих права ГПУ и т.д. Поймите, дорогой Феликс Эдм. (Вы знаете, как я Вас люблю), что Вы не имеете ни малейших оснований подозревать меня в каких-либо плохих чувствах к Вам лично и к ГПУ как к учреждению. Вопрос принципиальный – вот в чем дело.

Т.к. Вы – человек в высшей степени страстный в политике, но в то же время можете быть беспристрастным, то Вы меня поймете…»[247].

Дзержинский не мог пренебречь мнением Бухарина, поэтому 24 декабря 1924 г. направил личную записку В.Р. Менжинскому следующего содержания: «При сем письмо ко мне Бухарина, которое после прочтения прошу мне вернуть. Такие настроения в руководящих кругах ЦК нам необходимо учесть и призадуматься. Было бы величайшей ошибкой политической, если бы партия по принципиальному вопросу о ГПУ сдала бы и дала бы «весну» обывателям: как линию, как политику, как декларацию. Это означало бы уступить нэпманству, обывательству, клонящемуся к отрицанию большевизма, это была бы победа троцкизма и сдача позиции. Для противодействия таким настроениям необходимо пересмотреть нашу практику, наши методы и устранить все то, что может питать такие настроения. Это значит мы (ГПУ) должны, м. быть, стать потише, скромнее, прибегать к обыскам и арестам более осторожно, с более доказательными данными; некоторые категории арестов (нэпманство, прест[упления] по должностям) ограничить и производить под нажимом или при условии организации за нас общественного партийного мнения; больше информировать МК о всех делах, втягивая плотнее парторганизацию в эти дела. Необходимо пересмотреть нашу политику о выпуске за границу и визы. Необходимо обратить внимание на борьбу за популярность среди крестьян, организуя им помощь в борьбе с хулиганством и др. преступлениями. И вообще наметить меры такие, чтобы мы нашли защиту у рабочих и крестьян и в широких парторганизациях.

Кроме того, еще раз надо обратить внимание на наши информ. сводки, на то, чтобы они членам ЦК действительную дали картину нашей работы в кратких словах и представили бы всю конкретность. Наши же сводки таковы, что они дают одностороннюю картину сплошную черную, без правильной перспективы и без описания реальной нашей роли. Мы должны составлять отчеты о нашей работе»[248].

Но это отнюдь не значило, что председатель ОГПУ согласен со всеми утверждениями Бухарина, о чем свидетельствует еще один документ, хранящийся в РГАСПИ в личном фонде Ф.Э. Дзержинского. Сотрудники архива рассказали, что на одном из заседаний кто-то из членов правительства нарисовал на листке бумаги на фоне меча председателя ГПУ и под рисунком сделал подпись: «Меч разящей пролетарской диктатуры, или Дзержинский на страже революции. 30.6.25». Когда листок передали Дзержинскому, тот пририсовал трех человечков, держащих в руках большой напильник, и дописал: «Надо сбоку нарисовать Бухарина, Калинина и Сокольникова с напильником, подтачивающим «меч»[249].

Когда анализируется практика судебных органов Советской республики в 1921—1928 гг., то следует иметь в виду, что всякому судебному (как и внесудебному) постановлению предшествовала партийная директива. Судьи