и яко неистовый конь по стремнине ходит

и сокрушение ногам своим наводит,

некогда и в конечную пропасть себе низводит,

из нея никакоже себе свобождает;

тут ему конец и нетление бывает,

понеже всякаго безумнаго неучение погубляет.

Подобие же тому и сыну досадливу[169]

и во всем отцу своему и матери непокориву.

Повелевает закон таковых смерти предати

и прочим страх и ужас давати,

да накажутся отцем своим и матерям не досаждати,

но и паче научатся их почитати.

И аще ли будет многия ради милости смерти не предавати,

но многи раны таковым подобает давати[170],

да престанут таковое злое дело творити

и в покорении и в послушании учнут у отцев своих и матерей жити.

Аз же пред тобою, государем моим, во всем в том виноват,

аки бы некий друг другу злый супостат;

что имам противу тебя, государя моего, ответ дати? —

такмо должен противу тебя, государя моего, грешная уста своя заграждати

за свое безумное пред тобою, государем моим, досаждение

и за конечное к тебе, государю моему, непокорение.

Обаче надеюся на твое, государя моего, отчее благоутробие,

да покрывши своим благоутробием мое неудобие.

И да простит ми ся всякое пред тобою, государем моим, неисправление

и тако получю от грехов своих свобождение.

Вем бо, яко мнози отцы и матери детей своих досад не воспоминают,

но щедротами своими покрывают.

Несть бо тацех сердоболее, яко же отцы да матери, —

воистинну, неложно сердечныя приятели.

И детей своих досады приимают;

и егда с покорением к ним приидут,

тогда, все то забыв, любезне их приимут

и к тому досаду их не воспоминают,

но своим чадолюбием покрывают

и впредь им грубные дела творити не повелевают.

Аще ли же нецыи, злыи и обычаем и нравом, на то же обратятся,

то, уже ведомо есть, — в телесех своих аки во гробе зрятся.[171]

За таковое свое лютое деяние

и да восприимут от бога во оном веце злое воздаяние;

и не суть прощения и милости достойны,

токмо мукам и томлению пристойны.

Сего ради аз, грешный, выну молю своего всещедраго бога и владыку,

да сподоблюся добрых лику,

да даст ми страх, еже тебе, государя моего, почитати

и ни в чем тебе, родителю своему, не досаждати.

Аще ли же учну и впред тако чинити

и пред тобою, государем моим, непослушлив быти,

или паки пререкатель и досадитель учинюся, —

воистинну, сам собою во ад сведуся!

Обаче надеюся на твоя праведныя молитвы

и да престану от таковаго злаго своего обычая и нрава,

и да будет ми зде и тамо доброе слово,

и да умяхчит господь жестокую мою сердечную ниву,

чтобы ми пред тобою, государем моим, быти покорливу

и ни в чем тебе, родителю моему, не досадливу,

но и паче твоей отческой любви востанливу.

Есть же мнози отцы и матери, о детях своих радуются и веселятся,

да не во всех человецех таковыя деяния зрятся;

та кому бывает по великому божию дарованию,

а не по человеческому зданию.

Есть же инии презлии обычаи и нравы,

и не хотят зде и тамо добрыя славы,

и самым диаволом научени,

и сердцы своими в конец ожесточени,

И до смерти отцем своим и матерям досаждают

и яко ножи сердца их распаляют.

Таковии отнюд милости не обрящут,

разве бесовския мытарства их срящут.

Аз же, грешный, никогда тебя, государя своего, не возвеселих,

но и паче твою отческую честь раздражих;

и никогда же еси, государь мой, от моих грешных рук и трудов напитовался,

толко от моих безумных досад надсаждался.

Паче аз, грешный, твоею милостию всегда питаюся

и всегда семидалным хлебом насыщаюся.

Ох, увы, како ответ дам создавшему

и нас ради кровь свою излиявшему?!

Прочее же, государь мой, буди здрав и многолетен.

И аз, грешный, всегда пред тобою, государем моим, безответен.

И паки моли, государь, за мя, грешнаго,

да избавлюся мучения вечнаго.

Вем бо, яко отча молитва и матерня изо дна моря выводит

и мертвых воскрешает[172];

и слушает господь праведных родителей,

губит же отцем и матерям досадителей.

И паки здравствуй, государь, > Христе!

Мы же хвалитися будем о пречистем его кресте.

Во веки, аминь.

Послание к матерем

Добро убо есть угождати таковым своим приятелем.

Аще кто восхощет к матери своей писати,

тем на радость и на умиление сердца да подвижут;

и не токмо сынове одни тако да пишут,

но и дщери,

понеже общия родиша двери.

И паки скорбь и болезнь едина у всех,

того ради у койждо матери будет во устех;

потом же паки на сердцах их положится,

онеже каяждой матери к своим детям чадолюбие зрится.

Аже двоестрочием или сугубством строк слагается,

и тем паки от таковаго начинания не возбраняется,

но такожде жалость и умиление в сердце ея вложится.

Яже от бога и общаго творца нашего учиненней,

истинней Надежди моей несумненней,

государыни моей матушке, имярек, сынишко твой челом ударяет

и милости у тебя, государыни своей, прошает.

Буди, государыня, здрава на многия лета,

а мне бы, грешному, держатися твоего совета

и, слышачи твое, государыни моей, здравие, обрадоватися

и сердцем своим, и душею всегда радоватися.

А пожалует, государыня, своим жалованьем меня, грешнаго, пощадит,

вем бо, яко днем и нощию обо мне скорбит.

Аще и в далном разстоянии с тобою, государынею, пребываем,

а сердцы нашими аки близ друг на друга взираем.

А изволиши, государыня, ведать про мое грешное пребывание,

вем бо, яко беспрестанное о мне твое воспоминание.

Паки вем, яко матерне сердце всегда по чадех своих умирает

и выну видети их очима желает.

И аз, грешный, святых ради молитв твоих по вся часы здрав.

Вем бо сам, яко