Полнолуние пока не настало, так что живоволки хозяйку слушаются. Никого в деревне не потревожат. Залягут возле баньки, и опаньки, Белка пустая, без резерва, наполовину еще одурманенная, с бесчувственным Свитом на плече, под весом которого доберется примерно до порога — и прямо живодушным в пасть. Плохой выбор.

Стучаться изнутри, бить поленом в железный котел, в котором греют воду? Так хродово семейство первым на шум и прибежит. Кончится это тем, что Белку перепеленают, на этот раз более удачно, и чем-нибудь сонным допоят силком, чтоб не нарушала похоронных порядков… Выбор получше, но все равно плохой.

Белка сидела, привалившись спиной к перекладине под нижним полком и думала. Пол разобрать? Под водосток копаться? Пол единственное слабое место в строении. Доски, хоть и тяжелые, просто уложены, не закреплены, чтобы подгнившие от банной сырости можно было легко менять. Но земля еще не оттаяла. Даже там, где от печи тепло. Да и стоит баня на вкопанных камнях, их не отвалишь.

Решения не было. Возможностей осуществить какое-то, даже если бы нашлось, тоже. Поэтому Белка изредка пинала вытянутой ногой спящего Свитти, и больше ничего. Прежде, чем на что-то решаться, нужно хотя бы уверенно встать на ноги. Пока не получалось. Мир вокруг весь в мутном мареве после зерновки. Все, что смогла — уцепившись за хранящую дневное тепло каменную печь, добраться до котла над топкой, сунуть внутрь голову и напиться теплой, почти горячей воды. Умылась, пополоскала второй раз уже за сегодня перетянутые путами запястья. Стало немного легче.

Снова села на пол. Потянулась к Свитти — развязать на нем неловко наложенные путы. Не умел связывать надежно тот, кто пытался их обездвижить. «Ручки-крючки, ножки-грабли, уши черпают волну…» Вспомнила, как в детстве дразнили эту хродову внучку, потому что родилась некрасивая и росла пуганая, неуклюжая… На самом деле не такая уж и некрасивая. Обыкновенная. Но дети, если прицепятся, их так просто не остановить, это Белка по себе знала. А дразнили ее потому, что очень обижалась на эти дразнилки. Вот если б дралась, как Белка, может, цепляли бы ее меньше и не все подряд, а только самые смелые…

Слабый стук в стекло отвлек внимание.

— Клара, Свит, вы там? — едва слышно донесся голос.

Вот оно, решение! Кириак! Он сейчас и поможет.

Белка даже подскочила. И тут же у нее закружилась голова, еще не освободившаяся от сонного пойла.

— Да! Мы здесь! Открывай скорее дверь! Мы заперты снаружи! — закричала Белка.

— Еле вас нашел! — отозвался Кириак и пошел выполнять распоряжение.

Писарь у двери возился долго. Чем-то стучал, чем-то даже скрипел. Дергал дверь, качал, толкал. И снова вернулся к окну. Постучал и поскрипел уже у стекла. Потом решился, бахнул ледяным комком, и внутрь бани посыпались битые стекляшки.

— Не получается, — сообщил он, одним глазом заглядывая внутрь сквозь оконце.

Теперь Кириака было нормально слышно, зато он перекрыл весь слабый свет, шедший в баньку снаружи. Кириак был удручен и огорчен:

— Там вот такенный замок на вот такенном засове! Ничего не могу с ним сделать, и ключ нигде не спрятан, ни под крыльцом, ни над дверью.

Белку подобная беспомощность в житейско-хозяйственных делах раздражала. Она сказала, уловив в собственном голосе по-бабьи вздорные нотки, которые так не любила сама у деревенских:

— Ну, сходи за инструментом, мастер!

— Куда сходи? Где его взять?

Белка умолкла. Нет, ругаться и стыдить за безрукость сейчас не время и не место. Подумала. У нее-то самой дома даже простого лома снег с крыльца сколотить не было. Кочерга?.. Против вот такенного замка кочерга могла быть и слабовата. А топором сбивать замки, да с опытом и способностями Кириака — может случиться мало толка, зато очень много шума. Если за баней следят?.. У кузнеца, может быть, есть что-то хитрое для снятия засовов. Так ведь кузня закрыта, кузнец на поминках. Проблема за проблемой!

— Не знаю, — вынуждена была ответить она, и, упреждая возможный вопрос, добавила: — И у кого помощи сейчас просить, не знаю. Нас со Свитом опоили сонным зельем и тут заперли. А кто за нас, кто против нас в деревне, мне неизвестно.

— Я же все приказы инспектора отменил! — воскликнул Кириак. — Кто и что опять придумал?

— Это не инспектор выдумал. Это тот, кто живоволков призвал. Вернее, та. Ее зовут Петра.

— Ничего не понимаю. Объясни.

Белка с досады скорчила рожу.

— У Хрода старшая внучка была, которая экзамен сдавать отказалась, ушла. Помнишь?

Кириак молчал. Потом сказал неуверенно:

— Наверно, такое было. Какая-то девушка ушла.

— Ну, вот это она и есть.

— Ты точно знаешь?

— Точнее некуда. Я напрямую спросила, сколько у нее волков. Она ответила — тринадцать. К тому же, сам подумай. Бури нам сказал, что у Хрода была книга песен из тени, где написано про живодуш. Инспектор ее искал. В школе ее не нашел. Раз книгу не нашли в библиотеке, даже в запертой комнате, значит, где эта книга и где ее можно прочитать?

— У Хрода дома? Хрод запрещенные книги хранил?

— Да! Хрод все хранил. Потому что указы из города, чему учить, чему не учить, много раз менялись, а в деревне новых книг взять негде. А она его внучка. В школе была, к экзамену готовилась. Понимаешь?..

Опять молчание.

— Не очень. Святые словесники, ну зачем? — прозвучал наконец голос Кириака. — Что за чушь? А тебе не с сонного зелья померещилось? Зачем ей это? Доказательства какие-то еще есть? Как вообще все это объяснить?

— Я почем знаю, зачем и как. Она мне сама сказала, что утром я все пойму. Наверное, когда после похорон все успокоятся, она еще что-то задумала…

— Слушай… Тут такое дело… Похорон сегодня потемну не будет. На утро перенесли. Пойдут на поле, как рассветет проявится и тень подвинется. На поминках говорят, опять живоволков возле дуба увидели. Сегодня, мол, ночь у них последняя, они сейчас самые злые. А защитнички перепились все, на ногах не стоит ни один. Очень много у вас в деревне самогона. И его все носят и носят. Не знаю, что они спьяну увидели, я вдоль оберегов ходил, никого не рассмотрел. А еще там говорят про тебя всякое нехорошее. Что ты, мол, ученица Кощея. Что