— Все нормально, — ответил парень, стараясь отстраниться, но Рой настаивал. — Надеюсь, ты получил удовольствие.

— Удовольствие? Пока - нет, но, думаю, еще не все потеряно. Ты так не считаешь?

— Тебе виднее.

Рой еще раз притянул его, но парень отвернулся, когда он попытался его поцеловать.

— Ну, так доставь его мне. Раз это - мой план на сегодня, оно должно там быть.

Должно быть, но его почему-то не было. И запасного варианта нет. Парень старался что-то сообразить, но, как назло, в голове не оборачивалась ни одна мысль. Чисто и пусто. Девственно пусто. Чтобы что-то доставить, надо это что-то иметь, а у мальчишки этого точно не было. Оставалось это откуда-то взять, но и брать тоже было неоткуда.

— Я жду.

Энди дернулся, отскочил, резко расстегнув пуговицы на джинсах.

— Так возьмешь или на колени встать? Что желаешь?

Неожиданно. Если не сказать точнее: обидно неожиданно. Рой видел, как по лицу Энди пошли белые пятна.

— Тебе все равно как?

— Без разницы! — обрубил парень. — Кто сверху, тот и решает! Скажи - как, я все сделаю.

— То есть ты согласен на все?

— Знаешь, — голос Энди надломился, — не хочу потерять работу! Поэтому потерплю, не обломаюсь.

— Крутая ж у тебя работа, раз до такой степени ты не хочешь ее потерять.

— Обычная.

— Обычная, — повторил Рой. — То есть, не предполагающая чувств и эмоций.

— Сэр, я — прислуга. В мои обязанности входит исполнительность и аккуратность.

— То есть, если я сейчас продолжу, ты будешь исполнителен и аккуратен?

— По мере своих возможностей, сэр.

— Ну что ж, попробуем.

— Как мне лучше встать, что б вам было удобнее? — обреченно выдавил из себя Энди, чуть не поперхнувшись подступившими слезами.

Рой подошел, обнял его, прижимая к груди.

— Никак. Если б мне нужно было только это, я бы купил резиновую игрушку или позвонил бы мальчику по вызову. Наконец, получил бы всего сполна в темных комнатах. Все. Перестань. Шутка затянулась. Прости.

Маккене непросто далось последнее слово, и Энди почувствовал это. Парень не ответил и лишь нерешительно скрестил руки у него за спиной. Наконец Рой попытался взглянуть Энди в лицо.

— Смотри, — сказал он мягко, — наплакал мне лужу на рубашке.

Энди грустно улыбнулся, однако стараясь спрятать глаза. На рубашечной ткани предательски ярко выделялось мокрое пятно.

— Сейчас принесу другую.

— А ты что, действительно решил, что я сделаю это?

Парень утвердительно кивнул.

— И ты бы позволил?

Еще чуть заметный кивок.

— Неужели тебе действительно так нужна работа.

— Нет. Ты.

Рой потянул его за подбородок, долго смотрел в глаза, но так ничего не сказал и лишь поцеловал. Долго.

Энди грустно разглядывал сквозь стекло мелькающие мимо дома. Ему было неуютно внутри себя самого. Слишком много адреналина. Отравление с эффектом подташнивания. Организм не справлялся, пытаясь выдавить его через поры. Парню было жарко. Он исходил потом, но адреналин не испарялся. Казалось, тягучая, вязкая субстанция пропитала тело насквозь, блокируя все процессы. Воздуха не хватало. Мысли текли отрывками. Было по-прежнему обидно и больно. В голове, подобно всплескам метана в болоте, чавкали слова Стива. «Самый быстрый способ потерять его — посягнуть на его первенство». Рой не мешал, позволяя Энди переваривать самого себя. Непонятная нежность ширилась в нем самом, и он старался всеми силами подавить ее, понизить тот критический максимум, которого она достигла. Необходимо сгранулировать ее, засунуть в непроницаемый чехол и завязать покрепче. Что за чушь он там нес про мальчиков по вызову и надувные игрушки? Он уже поделил на двоих свою кровать, и чтобы окончательно сгинуть, осталось только поделить свою жизнь. Но он же не допустит этого? Конечно же, нет! Он же не позволил этого со Стивом, хотя тот был куда опытнее и искушеннее! Чего переживать?! Все точно так же, с той небольшой разницей, что теперь он, Рой, спит на правой половине дивана - у стенки. В конце концов, веселее спать с кем-то, ничего более! Сущий пустяк! Ведь так? Хрена! Не так! Ладно, пойдем с другой стороны. Ну, вскрыл парня, тот трахается теперь как сумасшедший, и что с того? Пусть себе трахается, сколько ему влезет! Нет, не так! Сколько ему угодно! Во, уже лучше! И пусть себе спит на своей левой половине! Он же на правую не претендует. Отлично! И стену возводить не надо. Итак: все ясно и понятно! В том-то и дело, что не совсем понятно. Есть еще что-то, где-то здесь, между всем этим… Чертовщина запутанная! В конце концов, из благодарности (Отличное слово! Рою оно понравилось.) он дал мальчишке работу, выделил эту долбаную половину дивана и собирается снять в рекламе… Чего париться? Это «еще что-то»? Ладно, надо назвать это как есть. Нежность. Но о ней-то вообще нечего думать. Гранулируем, укладываем аккуратно и сверху - самосвал бетона. И все отлично. Значит, так и порешим!

Мост парит в молочной серости дня. Над водой висит полупрозрачная пелена тумана. Воздух звенит, пропитанный мелкодисперсной влагой. Рою приходит мысль, что для момента падения ангела лучшей декорации не подобрать. Это падение одолевает его последнее время. Навязывается, всплывая с какой-то математической точностью. Уже похоже на паранойю. Нет, реклама с бутылкой, под завязку наполненной мутной жидкостью для удовлетворения низменных плотских пристрастий, слишком примитивна для такого момента. Он снимет Энди быстро для этой проклятой рекламы, потому что его муза уже ходит по воде, задрав по колено подол и рассматривая точеные ноги, теряющиеся в молочной туманной пенке. Она готова принять ангела, чтобы не позволить ему разбиться, сломав при падении крылья. К черту рекламу! После.

Муза. Она - единственная женщина в его жизни, потому что давно научилась соблазнять. И ей нравится Энди. Она и не скрывает. Вот он. Стоит на парапете. Рой изумлен. Он ведь не просил, но мальчишка босиком, словно муза шепнула ему на ухо кто он такой. И рубашка расстегнута.

— Рой, — вдруг спрашивает парень. — Ты сможешь не ошибиться?

— Что?

— Ангелы ведь падают только раз.

Наваждение. Откуда он знает? И об ангелах, и о том, как они падают?

— Ты можешь снять кадры в процессе?

— В смысле?

— Ну, чтобы по нескольку в секунду?

— Что ты задумал, Энди?

— Ничего, что не было бы тебе под силу.

Мальчишка отворачивается и разводит руки открытыми ладонями вверх.

— Скажи, когда будешь готов, — говорит, поднимая лицо к небу.

Невидимые крылья. Они за спиной. Рой вдруг увидел их. Отчетливо и объемно. Развернутся сейчас с ровными рядами белоснежных перьев, или он не расправит их?

— Энди, стой!

— Рой, только один раз. Скажи, когда будешь готов.

Демон! Когда ты успел разбить флакон с зельем из желания и страха?! Когда заставил решиться на дерзкое сумасшествие?! Когда вспенил кровь так, что отдашь все за одно мгновение?! Внутреннее безумие, рвущееся искрами из глаз, и в них - огонь!

— Готов.

Но это не его голос. Он вырывается против воли, и уже ничего нельзя вернуть. Мгновение. Мальчишка все еще стоит на ограждении, а после начинает медленно клониться вперед грудью. Прямой, словно загипсованное изваяние. Распахнутые ладони… Ветер надувает парус рубашки… Падает… Медленно… Щелчки объектива… Быстрые… Сумасшедшие…

— Энди! — Рой не помнит, как кричит, бросается к парапету, потому что парня уже на нем нет. — Господи!

Он вглядывается вниз, но там только темно-свинцовая вода. Маккена не помнит, что делает. Скидывает куртку, ботинки и вдруг...

— Не стоит этого делать! — откуда-то снизу.

Рой перевешивается через ограждение и видит, как Энди машет ему рукой. Он видит, как текут ручьи воды из ладони вниз. Все расплывается в глазах. Горячо. Это слезы. Внутри воронка. И сердца нет. Оно упало вместе с парнем. Лишь оборванные сосуды, из которых - рывками сгустки крови.

— Вода холодная!

Падший ангел. Переломанные крылья. Муза смеется, изящно поднимая из пенки ступню с высоким подъемом. Задирает голову и улыбается. Только улыбка все больше напоминает оскал. Он сделал это, Рой! Для тебя!

Маккена почти мертв, словно сам упал и расшибся вдребезги, разлетевшись кусками вокруг на десятки метров. Хочет бежать, но не может. Стоит, опершись ладонями о колени. Старается продышаться, но в трахее плотная пробка. Ноги словно переломаны. Нечеловеческие усилия. Все-таки бежит, оступается, скатываясь с насыпи к воде. Во рту земля с привкусом крови, потому