Молча закатываю глаза. Мой суженый в своём репертуаре, спорить бесполезно. Да я и не собираюсь. Дверца в портал под боком, припечёт — шмыгну, никого не спрашиваясь. Но хочется ему заботиться обо мне — кто я такая, чтобы не позволить?

— И потом, тебе совершенно нечего надеть, — вдруг хитро добавляет он. — Дорогуша недавно сокрушался: мол, хозяйка совсем пустоголовая, зима нагрянула, а у неё даже шубы порядочной нет!

— Не мог он так сказать! — возмущаюсь я немедленно. — Он очень тактичен!

— Не сказал, но намекнул.

Мага спрыгивает с высокой кровати.

— Значит, договорились, что сперва ты дождёшься от меня сигнала, что шуба готова. И только тогда — домой. Я же тебя знаю: не успеешь вернуться, как побежишь на улицу, снегом любоваться…

К тому, что мой суженый в последнее время является и исчезает, как ясное солнышко, я уже притерпелась. В конце концов, уже хорошо, что он появился, наконец, в моей жизни после долгого небытия; что мы не просто притерпелись друг к другу, а поняли: врозь нам больше никак нельзя, невозможно, не выживем… И понятие «вместе» стало восприниматься несколько иначе, чем раньше. Вместе можно быть, даже будучи разделёнными, но ощущая притяжение своей половинки через время и расстояние. Всегда.

Когда он, целуя меня на прощанье, советует доспать, неопределённо киваю в ответ, но после его ухода выкарабкиваюсь из постели и перехожу в соседнюю спальню, свою. Не люблю быть в Магиной кровати без него. Как-то пусто. Да и спать уже не хочется, я же пташка ранняя, чистопородный «жаворонок».

К тому же, есть одно небольшое обстоятельство, которое в обычные дни не особо меня заботит, а вот сегодня… Я жду прихода горничной.

Согласно заведённому распорядку, она появляется в моей спальне каждое утро, в восемь часов по будням и в десять по выходным. Это подстроенное под мой личный ритм расписание; я сама определилась с часами её прихода, когда мне мягко намекнули, что благородной донне без горничной ну никак невозможно, моветон, видите ли. Может, и не нужна она вам сейчас, дорогая донна, так понадобится позже. Вспомнив, каково мне когда-то приходилось изощряться, одеваясь, а особенно обуваясь на последних месяцах первой беременности, я подумала — и согласилась. В конце концов, я обеспечиваю девушку работой и жалованьем, это само по себе доброе дело. Особо она не надрывается, зато теперь у меня под рукой неиссякаемый источник свежих новостей. Правда, не всегда я до них охоча. Но сегодня просто жажду узнать, о чём судачат в замке.

Милая девушка Лусия, с готовностью откликающаяся на «Люсеньку», легка на помине. Традиционно постучавшись, влетает в комнату этаким вихрем в нежно-сиреневом платье, белоснежном накрахмаленном переднике с уймой кармашков и огромным бантом на… в общем, немного ниже спины (такой амортизатор для несдержанных поклонников девичьей красоты). Поболтать она большая охотница, но обладает удивительным чутьём и всегда угадывает, насколько её трескотня уместна. Даже молчание моё верно считывает. И сейчас, пожелав доброго утра и распахнув окно, интересуется, что именно донна хочет надеть — на тот случай, если мне действительно понадобится её помощь, а то ведь я иногда выуживаю что-нибудь попроще, без шнуровок и пуговиц на спине, и тогда предпочитаю справляться сама. Затем, нырнув в гардероб, подбирает к платью аксессуары и, наконец, появляется с целым ворохом нижних юбок, кружевных воротников, пелерин, поясов и, самое главное, новостей.

— Ах, мы за вас так волновались, донна, так волновались! Вот, думаем, кто-то и стыд, и страх потерял — вредить невестке самого Главы, да ещё и обережнице! Алонсо вчера даже расстроился: чуть было не пересолил цыплят, еле спас обед, да только никто всё равно к столу не пришёл, с этими-то разбирательствами. А дон Бастиан разрешил нам в щёлочку потихоньку подглядывать, мы всё-всё видели и слышали, что в судном зале творилось. Сам дон Теймур, говорят, не возражал и не стал ничего заглушать: у меня, сказал, от своего народа секретов нет, пусть все видят: справедливость одна на всех. Ох уж, справедливость, это точно! Даже от своей драгоценной Белль наказания не отвёл, а ведь мы так и думали, что это она нашкодила!

— Люся! — говорю строго.

— Что вы, что вы, донна, я к ней завсегда очень почтительна, своё место знаю. Так, ляпну иногда не от большого ума. Так ведь и она всё-таки…

— Люся!

— Молчу-молчу, донна!

Под её умелыми ручками сами собой расправляются две нижних и одна пышная верхняя юбка на платье, споро застёгиваются крошечные жемчужные пуговки, укладываются в причёску волосы — казалось бы, длинной чуть ниже плеч, а такое впечатление, что настоящая львиная грива. Отдельные пряди Лусия закрепляет крохотными шпильками с искрящимися на свету каплями росинок-бриллиантов. Мимоходом замечает футляр со злосчастными шляпными булавками, оставленный на туалетном столике.

— Ох, мне теперь на эти финтифлюшки острые и глядеть-то боязно! Хотя вчера, пока вы почивать изволили, дон Маркос самолично все их просмотрел, не заговорены ли? И шкатулку вашу с драгоценностями проверил, и даже наряды. Кто их знает, злодеев неизвестных, что ещё они удумают. И не страшно вам, донна?..

— Люся! — отмахиваюсь. — Не говори ерунды. Ну, не любит… не слишком любит меня свекровь; зато все остальные хорошо относятся. Чего мне бояться-то, дома, в сущности?

Тут я немножечко кривлю душой: всё же в Эль Торресе я больше чувствую себя гостьей, чем «своей». Но гостьей действительно дорогой и уважаемой. Горничная с готовностью подхватывает:

— И то сказать: вон как на вас с донной Элизабет все не надышатся! Да ведь и в городе вас уважают, сердечно кланяются; мы-то, простые люди, всё видим. А вот как теперь сама донна Мирабель появится в Террасе — вот уж не знаю. И соберёт ли она в эту пятницу суаре… Да что там суаре! Ой, забыла главное сказать! Не будет именин-то! Только для донны Софьи праздник устроят, а для донны Мирабель — нет, нетушки!

Вот это новость! Я аж в кресле подпрыгиваю и едва не обжигаюсь о щипцы для завивки.

— А что так? Неужели дон Теймур её всё-таки наказал?