Но когда вертолет приземлился и стюардесса открыла нам дверцу, приглашая на борт, мы все молчали. Александр поднялся первым, я за ним, а все остальные последовали за нами. Люк был последним и колебался, прежде чем подняться. Я задавалась вопросом, не думал ли он о том, чтобы сбежать. Сбежать обратно в колледж, чтобы провести каникулы в одиночестве, вместо того чтобы иметь дело с гневом Александра.

Когда мы оказались внутри, после того как стюардесса закрыла за нами дверь, стало очень тихо. Я почти не слышала шума винтов, когда мы взлетали. Мы все сидели в мягких кожаных креслах напротив друг друга. Мы с Харлоу были по одну сторону, а парни — по другую. Александр сидел прямо напротив меня, Ром был посередине, а Люк — в конце.

Первые несколько минут было чертовски неловко. Не буду врать. Я едва могла смотреть на кого-либо из них, и мне отчаянно хотелось протянуть руку и схватить Харлоу за руку, чтобы поддержать, но я не хотела втягивать ее в это.

— Итак, это могло произойти из ниоткуда, — сказала я наконец. Стюардесса была занята приготовлением напитков и закусок для часового перелета, и тишина убивала меня. — Я не думала, что это так уж важно. Я даже не помню, как все было.

— А ты? — спросил Александр, наклоняясь вперед, чтобы посмотреть на Люка. — Ты помнишь, как все было перед аварией?

— Я, э-э, да, — пробормотал он, а затем добавил:

— Слушай, извини, чувак. Она подошла ко мне как-то в прошлом году. Это было странно, мы никогда не обменивались ни единым словом, и вдруг она захотела поговорить.

— Это правда? — спросил Александр, оглядываясь на меня. Харлоу и Ром смотрели друг на друга с намеренно нейтральными выражениями лиц, но я видела, как напряжение играет в уголках их губ, грозя вот-вот растаять в улыбках. Это было не смешно, но забавно. Если ты не вовлечен в это напрямую, это было действительно забавно.

— Наверное, так и есть, — сказала я и пожала плечами. — Я, правда, ничего не помню об этом, но я доверяю оценке Люка.

Что-то кольнуло меня внутри. У меня было воспоминание о том, как я переехала к Люку из моего внутреннего мира прошлой осенью. Вероятно, в сентябре или около того, а в октябре он сделал мне предложение. У нас была хорошая совместная жизнь. Мы были очень близки. Возможно, мои ложные воспоминания были просто черпались из реальной жизни, например, я разговаривала с Люком, а затем пригласила его к себе в комнату. Это было похоже на связь, которую важно запомнить. Я была взволнована тем, что, возможно могу что-то найти.

— И что потом? — спросил Александр. — Ты трахнул ее?

— Нет! — воскликнул Люк. — Мы оба согласились сохранить ее тело для тебя.

— Сохранить мое тело? — воскликнула я с отвращением. — Что это за патриархальная херня? Ты серьезно?

— Ты должна быть девственницей в первую брачную ночь, — объяснила Харлоу. — Это касается и мужчин, и женщин. Не понимаю, почему для тебя это новость.

— Не понимаю, как ты можешь с этим мириться, — сказала я. — Женщины — это больше, чем просто тела, знаешь ли. Мы — нечто гораздо большее, чем то, был у нас секс или нет.

— Я не та, с кем тебе нужно ссориться, — ответила Харлоу и отвела взгляд, явно отступая и не желая ругаться. Я должна была смириться с этим, вся эта тема с девственностью меня бесила, но мое беспокойство из-за ревности Александра сводило меня с ума.

— Ты можешь гарантировать, что ты девственница, воробушек? — тихо спросил Александр, его слова были взвешенными и опасными.

— А это имеет значение? — спросила я, глядя ему прямо в глаза. — Что бы ты сделал прямо сейчас, если бы это было не так?

Он молчал, но я чувствовала тепло, исходящее от его тела, когда он перебирал в уме варианты. Мое сердце так сильно колотилось в груди, что я слышала его в ушах и чувствовала, как оно пульсирует в моих пальцах. Я на мгновение задумалась, не случится ли у меня сердечный приступ или я снова потеряю сознание, потому что все казалось нереальным, и весь мой мир завис в те секунды, которые потребовались Александру, чтобы ответить.

— Позже об этом поговорим, — сказал он и посмотрел в окно на лес внизу. Всю дорогу он отказывался смотреть на меня, даже когда официантка вернулась с газировкой и даже когда я напрямую задавала ему вопросы. Он был зол, и это пугало меня, но за этим гневом скрывалась обида. Я ранила своего жениха, и мне было ужасно жаль. Даже если я этого не помнила или чувствовала, что я действительно сделала, я была обязана перед ним загладить свою вину.

Нам удалось продержаться до конца поездки, болтая о бессмысленных студенческих сплетнях, перекусывая чипсами и мясным ассорти, предоставленными стюардессой, и обсуждая наши планы на новогоднюю ночь. Александр, казалось, немного расслабился, но когда мы подъехали ближе к его поместью, он снова уставился в окно и не стал вступать в разговор.

Я собиралась втянуть его в разговор, когда мы долетели до границы территории Ремингтонов. У меня перехватило дыхание, и я вытянула шею, чтобы посмотреть вниз на, казалось, бесконечной гладкую зеленую местность, усеянную прудами, конюшнями для верховой езды, полем для гольфа, бассейнами, домиками для гостей и садами. Когда мы приблизились к главному зданию, мы пролетели над лабиринтом из живой изгороди, и я безуспешно попыталась найти центр лабиринта.

Мы приземлились на широкое мраморное патио позади самого большого дома, который я когда-либо видела. Он был больше, чем главный зал Академии Кримсон, по моим подсчетам, по меньшей мере в пять раз. Он был огромен, с высокими башенками и остроконечными крышами из черного шифера, расположенными над сверкающим белым кирпичом ручной работы. По краям водосточных желобов даже были вырезаны горгульи, и мне показалось, что я увидела еще один лабиринт из живой изгороди сбоку от дома.

— Это прекрасно, — медленно выдохнула я. — Думаю, я здесь заблужусь.

— Не волнуйся, — сказал Александр. — На мой вкус, слишком вычурно. Ты всегда ненавидела это место и редко приезжала сюда. Не понимаю, почему тебя вдруг так впечатлила груда кирпичей.

— Меня это