И вот ему как раз и надо успокоиться, а то желваки ходят, и кулаки сжаты.

Вид мужа можно расшифровать как сильную степень расстройства. Если бы глаза не были такими растерянными, я бы сказала, что он взбешён, и лучше его пока не трогать.

Страха рядом с ним я не чувствовала, и точно знала, что он никогда не сорвётся так, чтобы стать угрозой и тем более причинить физический вред, но мало ли.

Я вот тоже не думала, что смогу на улице, наплевав на случайных свидетелей, угрожать матери любимого мужчины и бабушке моей дочери. И тогда я говорила искренне, мне хотелось если не ударить, то сильно встряхнуть, чтобы мозги на место встали, и оттолкнуть, чтобы она упала на задницу, перепугалась, запомнила этот страх и боялась впредь сделать лишнее движение в мою сторону.

Возможно, что сейчас Вова тоже испытывает что-то такое же тёмное.

— Хорошо, будем спокойны, — согласилась я с ним. — Только попроси отца, чтобы он проконтролировал жену, не позволяя ей наносить нам визиты эту неделю до отлёта. На расстоянии всем будет безопасней.

И следующий месяц в моей жизни свёкров не было.

Не знаю, что Вова сказал отцу, но Бессоновы решили не прощаться перед отпуском и звонить нам оттуда.

Но я не встречала каждое утро этого периода улыбкой и не отмечала в календаре очередной чудесный день без Аллы Олеговны.

Мне было не до этого.

Выяснилось, что у меня высокая фертильность. Такая высокая, что нам с Вовой удалось зачать второго ребёнка едва ли не с первой попытки.

Получается, что обе мои беременности наступили почти мгновенно, как только мы с ним приступили к делу.

О своих подозрениях я ему не сказала, пока не сделала тест и не получила результаты анализа крови.

— Уже?! — отреагировал он так же, как я, заподозрив в себе зарождение новой жизни. — Круто!

— Ага.

— А давно?

— Точно не знаю, ультразвук покажет.

— Когда мы на него пойдём? — заметался он по кухне, будто вместо ужина готов хоть сейчас бежать к врачу.

— Если вместе, то можно завтра в клинику съездить. Мне записаться?

— Записывайся. Я приеду за вами в любое время. Нам с Алёной с тобой разрешат, или в коридоре ждать придётся?

— За деньги всё разрешат.

Вова был доволен. Прямо-таки светился от счастья. Наверное, ещё и быком-осеменителем себя почувствовал, доказав свою мужественность и отличную производительность.

А ведь это больше меня характеризует.

Выкусите все те, кто считает, что женщина, весящая семьдесят пять кг, толстая и нездоровая!

В мои почти тридцать шесть у меня крепкий скелет, женские органы функционируют отлично, а в последние недели и нервная система не сбоит.

Кстати о ней.

— Я тут подумал, — уложив Алёнку, присоединился ко мне, смотрящей телевизор, Вова. — У тебя уже гормоны играли, поэтому так перенервничала из-за мамы, — нашёл он объяснение.

— Не надо списывать это на гормоны.

— Но ты ведь передумала?

— О чём?

— Что не хочешь второго ребёнка. Ты же больше так не думаешь? Мы оба хотели и рады.

— Что есть, то есть, — ответила я.

А что ещё оставалась, если однозначного ответа у меня нет?

Ребёнок желанный, раз мы договорились о нём и с взаимным удовольствием его делали.

Но…

Принятие

Теперь я уже не могла гордо рассуждать, что в любой момент могу уехать, вычеркнув из своей жизни неприятных людей. То есть одну особу, приходящуюся мне родственницей по мужу.

Не то чтобы я всерьёз размышляла над тем, как легко покину насиженное за почти три года место жительства. Всё же переезд был шагом назад по всем фронтам. И жилищные условия хуже, и отношения с мужем станут напряженнее, ведь ему придётся оставлять и квартиру, и работу, и родителей. Теоретически, оставался вариант, что Вова мою затею не поддержит, но я не могла его рассматривать. Не для того мы женились и создавали семью, чтобы разводиться и всё рушить из-за разногласия в вопросе места проживания.

Но было приятно ощущать себя такой самостоятельной и даже дерзкой, считая, что не будешь прогибаться под обстоятельства и терпеть плохое отношение, как это вынуждены делать сотни тысяч несчастных женщин, не имеющих за спиной поддержки своих родных и возможности обеспечить себя и своего ребёнка. Что ты умнее, что ты заранее успела подстелить соломку (в виде собственного жилья), прежде чем поставить себя в зависимое положение, уехав за мужчиной и родив ребёнка.

А теперь я уже не могла считать себя продуманной лисичкой.

Да, я смогу прокормить и двоих детей. У меня есть мама с дядей Мишей, я никогда не останусь с жизненными трудностями без помощи близких, но беременность и вторые роды в тридцать шесть лет не сделают меня здоровее, да и следующие пару лет с двумя маленькими детьми на руках не откроют передо мною новые перспективы карьерного роста. Найти, где заработать, можно, но хочется жить, а не выживать. Наслаждаться материнством, а не рвать жилы. И чтобы семья была крепкой и дружной, а не оказаться в одной лодке с человеком, который на тебя страшно обижен, но вынужден быть рядом из-за детей.

Сейчас представить спящего и обнимающего меня со спины Вову раздражённым, холодным и несчастным было трудно, но в жизни всякое бывает. Если я шантажом заставлю его порвать все связи с его не понимающей слов и не ценящей те уступки, на которые я с первых дней иду, маменькой, это навсегда останется между нами. Если повезёт — шрамом, а если нет — пропастью.

Как же эта беременность не вовремя!

Ой, нет!

Я рада, Вовка счастлив, мы этого хотели.

Слышишь, Вселенная? Не надо меня бить по лбу! Я глупая беременная женщина. У меня гормоны шалят, и от этого в голову всякая ерунда лезет.

Спасибо за всё, что у меня есть, я это обязательно сохраню.

И я больше не позволяла себя думать о плохом.

Мы сходили на узи, и пока по моему голому животу водили аппаратом, Алёна сидела на коленях у отца и хмурила бровки, не понимая, почему по маленькому телевизору показывают какую-то чёрно-серую ерунду.

Вова оказался прав, говоря о том, что возможно я уже была в положении, когда случилась та безобразная сцена с участием Аллы Олеговны и поэтому так остро всё восприняла.

Тогда у меня закончилась четвёртая неделя беременности, раз теперь срок поставили в девять.

Естественно, это не снимает с неё вины и заслуженного звания чудовищ… тьфу, свекровища. Но я могу проявить благородство