Шрифт:
Закладка:
В Имчжинскую войну[106] Чон участвовал в обороне страны от японцев. В год чоню[107], когда союзные китайские войска под командованием Ян Хао обороняли Намвон, за стенами города были и Чон, и Хондо, которая, переодевшись в мужское платье, вместе с мужем поступила на военную службу. В армии никто не знал, что Хондо — женщина. А сын их, Монсок, вместе с дедом ушел в горы Чирисан и там укрылся от бедствий войны.
В конце концов под натиском врага крепость Намвон пала. Чону, который присоединился к войску китайского военачальника Ян Хао, удалось вырваться из города, но в суматохе он потерял Хондо и не знал, где она находится. Подумав, что жена скорее всего ушла с китайскими войсками, возвращающимися на родину, он решил во что бы то ни стало отыскать ее и вместе с одним из китайских отрядов вступил в Китай.
Побираясь и бедствуя, пришел Чон в провинцию Чжэцзян. Всюду искал он свою жену, но нигде не мог найти. Однажды случилось ему плыть на корабле с военным начальником Чжэцзяна. Сияла луна, а на душе у Чона была печаль. Он вынул бамбуковую флейту и заиграл. И вдруг с корабля, который проплывал мимо, донеслись слова:
— Что я слышу? Ведь это бамбуковая флейта. И мелодия знакомая!
«Кто эта женщина? — вздрогнув от неожиданности, подумал Чон. — Не моя ли жена? Откуда чужой женщине знать эту мелодию?!» И он пропел каса, которое певали они с женой в былые дни.
— Ну конечно, это мой муж! — закричали с того корабля.
Чон удивился и обрадовался, хотел было тут же последовать за проплывавшим мимо кораблем, но начальник не позволил.
— Это торговое судно южных варваров, которые действуют заодно с японцами, — сказал он. — Сейчас пересаживаться на него бесполезно и даже опасно. А завтра что-нибудь придумаем.
На другой день на рассвете начальник дал своим людям несколько десятков лян денег, велел договориться с южными варварами и вызволить женщину. Это и в самом деле была жена Чона. Супруги взялись за руки, и все, кто видел, как они плакали, тоже пролили слезы.
Оказалось, что сначала, когда пал Намвон, Хондо попала в плен и была увезена в Японию. Она была в мужской одежде, японцы считали ее мужчиной и потому поместили вместе с пленными солдатами. Затем Хондо продали на торговое судно, и она плавала всюду, помогая матросам. Она страстно мечтала возвратиться на родину, рассчитывая попасть из Японии к южным варварам, а от них — в Чжэцзян.
Чон и его жена пока остались жить в Чжэцзяне. Люди жалели их, каждый давал им деньги и зерно, и они могли сводить концы с концами. У них родился сын, назвали его Мончжином. Вот уж исполнилось ему семнадцать лет, приспело время женить его, но никто не соглашался отдать за него свою дочь, потому что он был корейцем.
Жила в тех местах одна девушка. «Мой отец во время Имчжинской войны ушел с нашим войском в Корею и пропал без вести, — подумала она. — Если я выйду замуж за этого корейца, то когда-нибудь непременно попаду в Корею. И если мой батюшка скончался, разыщу место, где он похоронен, буду заботиться о его душе — совершать жертвоприношения. Если же по счастливой случайности батюшка мой пребывает среди живых, то встреча с ним — мое самое заветное желание в жизни!»
И она согласилась выйти замуж за Мончжина.
В год муо[108], когда войска Нурхаци[109], стоявшие в северо-восточных районах, вторглись на территорию китайского государства, Чон вступил в войска военного губернатора Южных провинций Лю Тина и отправился на войну. Однако войско Лю Тина в бою было разбито и сам он погиб. Воины Нурхаци стали истреблять остатки разбитой китайской армии. «Я не китаец! Я кореец!» — что есть мочи закричал Чон. К большому счастью, будучи уже на краю гибели, он спасся и даже сумел вернуться на родину.
Когда он добрался до уезда Нисанхён в провинции Чхунчхондо, от долгой ходьбы у него сильно заболели ноги, и он обратился к лекарю. Лекарь был китайцем, который пришел в Корею с китайскими войсками еще в Имчжинскую войну и во время вывода войск отстал от своих. А когда Чон узнал, как его звать и откуда он родом, то оказалось, что это не кто иной, как отец его невестки! Они обнялись, горько поплакали и вместе отправились в Намвон.
В Намвоне Чон встретил своего старшего сына — Монсока. Монсок был женат и имел сына. Чон стал жить вместе с Монсоком и тестем Мончжина. Это, конечно, радовало его и утешало, но ведь он снова потерял свою жену, которую с таким трудом нашел, и не было никакой возможности узнать о ее судьбе. Даже во сне грустные думы не оставляли его. Так прошел год.
А в Чжэцзяне его жена Хондо, ничего не зная о муже, изнывала от горя. К тому же она тосковала по родине и горячо поддерживала желание невестки отыскать отца. Поэтому Хондо распродала хозяйство, купила лодку и, вместе с сыном и невесткой покинув Чжэцзян, направилась в Корею. Они припасли в дорогу и две смены одежды — китайскую и японскую, чтобы, по обстоятельствам, выдавать себя за китайцев или за японцев.
Когда миновала одна луна и двадцать пять дней, они подплыли к острову Кагадо, что относится к провинции Чечжудо. Риса у них оставалось всего несколько горсточек.
— Ну как плыть дальше с такой каплей риса? — горестно сказала Хондо своему сыну. — Тысячи бед и лишений претерпели мы, добираясь до этого места. Если умрем в лодке, так нас съедят рыбы. Не лучше ли выйти на берег и умереть на суше?
— Если варить каждый день жидкую похлебку из одного хып риса, — услышав слова свекрови, сказала невестка, — то можно продержаться шесть дней. Небо на востоке чуть светлее, похоже, что земля близко. Нужно перетерпеть голод, ведь некоторая надежда на спасение у нас есть. Нам может случайно встретиться какой-нибудь корабль.
При этих словах мать Мончжина вновь обрела бодрость, и они поплыли дальше. И вот через пять-шесть дней им встретился корабль командующего морскими силами. Хондо все рассказала ему. И о том, как они с мужем потеряли друг друга в Намвоне во время Имчжинской войны, и как муж, с которым она встретилась в Чжэцзяне, снова ушел в Северный
