Шрифт:
Закладка:
Я остановилась, когда у высокой двухстворчатой двери, сейчас прикрытой, меня встретил мужчина. Он собой перекрывал проход и что-то говорил мне.
— Всёленька, убери ролики, прошу!
Я слабо улыбнулась, наконец получив нормальное видение, смогла рассмотреть человека, что шёл со мной рядом. Одежда, осанка, выражение лица — всё выдавало в нём высокопоставленную особу.
Сложив дворец, падающих на пол слуг, трудные роды и его внешность, решила, что это царский лекарь, а роды у какой-нибудь приближённой к царю женщины.
— Прошу вас, повторите! Мне пришлось сначала разбираться в вашем языке.
Мужчина глянул на меня широко раскрытыми глазами. Удивился, что ли?
— Госпожа богиня! — обратился он ко мне.
— Я не богиня. Называйте меня госпожа Ольга. У вас роженица, — перешла сразу к делу.
Последнее уже не спрашивала, но круглые карие глаза мужчины расширились. Его явный испуг говорил, что Всёля неслучайно примчала меня сюда, едва не снеся помпезную белокаменную лестницу. Что ж, уровень развития в этом мире ещё ниже, чем в моём. А если все лекари у них такие же важные, как этот, то не удивительно, что не справляются со сложными родами.
— Говорите что и как. Быстро!
— Лейла — любимая жена, нежная, как лепесток, и такая же ароматная! Ей нужна помощь!
У меня бровь поползла вверх от странных и столь несвоевременных сравнений. Мужчина с уважительным поклоном распахнул двери за своей спиной, провожая меня в большую, затенённую комнату. У дальней стены стояла кровать, настолько огромная, что на ней терялась маленькая фигурка.
— Она так юна! И почти сутки не может родить... О госпожа, я так боюсь за неё, так боюсь!
Ну ещё бы. Царь голову прикажет снести, если жена, да ещё любимая, умрёт.
Фигурка на кровати с мучительным стоном выгнулась под белым покрывалом. Огромный живот торчал вверх и даже на вид, даже прикрытый, казался твёрдым.
Я только выдохнула.
— Туника! — скомандовала.
Нестройный грохот сопроводил мелькание белых пластин. Огляделась — вокруг кровати коленопреклонённые люди лбами прижались к полу. А я их и не заметила в полутьме. Досадливо сморщилась.
— Руки! — И белая искра пробежала по ладоням, делая их чистыми.
На ощупь живот был твёрдым, а любимая жена — насквозь мокрой от пота. Бледность на смуглой коже выглядела плохо, а тёмные круги под глазами, сердцебиение, слабое дыхание говорили, что она измучена до предела. А ещё – сама почти ребенок. Я скривилась.
— Сканировать!
Голубая тонкая плоскость между ладонями прошла от головы до самых пяток беременной.
Все — и женщина, и оба плода — были истощены. Один из младенцев лежал поперёк и не пускал другого. Его шея несколько раз была обвита пуповиной и не давала ему двигаться. И состояние малышей было опасным — сердцебиение приглушенное и замедленное.
— И что здесь делать? – я замера над совсем юной женщиной.
— Возможно, операция? — раздалось тихое в голове.
Так вот к чему Всёля показывала мне все эти ролики! Я широко раскрыла глаза и даже подавилась от страха, сделала шаг назад, готовая сбежать.
— Госпожа! — дрожащий мужской голос у меня за плечом пресёк трусливый порыв. — Она так юна! Спаси её, госпожа!
Я резко обернулась и вгляделась в глаза мужчины.
— Да? — спросила тихо, так, чтобы все эти люди, что продолжали лежать ниц, нас не услышали.
Он смотрел умоляюще, хотя спина была ровная и осанка горделивая.
— Детей спасаем? — уточнила на всякий случай и материализовала помпу с лекарством и приложила к локтевому сгибу бедняжки. Та даже не повернула головы, вообще не отреагировала.
— Детей? — в карих влажных глазах мужчины отразилось непонимание. Он наморщил лоб и заглянул мне в лицо. – Почему детей?
— Вы что, даже не знаете, что будет двойня?!
Своё возмущение я выплеснула в резких движениях: материализовала и подстелила чистое бельё под таз женщины, направилась к окнам и распахнула одну за другой шторы на каждом, чтобы впустить в комнату больше света.
Мужчина молчал. Я обернулась – может, я что-то не так делаю? Может, у них не принято рожать в светлой комнате? Но дело было, кажется, в другом — он смотрел на меня оторопело и… неверяще.
Ясно. Он и в самом деле не знал про двойню.
— Да, — подтвердила, чтобы полностью отсечь сомнения. — Два мальчика.
Его лицо передёрнулось судорогой. Боится? Ещё бы! Два царских сына.
А я снова была рядом с роженицей — сбросила плащ и ещё раз пустила искру очистки по рукам.
— Спаси их всех, богиня! – наконец услышала я позади себя.
А потом… Потом мужчина неожиданно ловким движением ухватил меня за руку и, низко кланяясь, попытался её поцеловать.
— Что ты... вы делаете?! — я возмутилась. — Я же руки уже обработала!
Досадливо выдернула кисть. Девчонка на кровати снова застонала. Я оглянулась.
— Пусть все выйдут! – рявкнула не столько потому, что меня раздражала толпа зрителей вдоль стен, хотя и это тоже, сколько злость на странные и неуместные способы выражения чувств в этом мире, что выводили из себя.
— Она самая лучшая из всех, и если родит сыновей, то... – лепетал немолодой и толстоватый мужчина. В его взгляде была боль.
Я рассердилась ещё больше за эти ненужные сейчас слова и жесты и не стала дослушивать, снова приказала: «Руки!». И пока по кистям снова бежала белая искра, обеззараживая, прислушалась к тихому шёпоту Всёли: «Здесь существует поверье, что женщина, родившая сына, своего мужа любит. А у царя нет ни одного сына, только дочери. Хотя жен четыре».
Я застыла, склонившись над роженицей. Четыре жены? И эта девочка — четвёртая?
— Да, четвёртая, самая младшая и самая любимая. И, по всему выходит, любящая.
Я с жалостью поглаживала большой живот и всматривалась в измождённые черты. Она, такая юная, и так сильно любит своего мужа?
Судя по лёгкому шороху вокруг, на выход из комнаты потянулись все присутствующие.
— Повитухи пусть останутся, — сказала вслед уходящим, и две женщины с поклонами и угодливыми улыбками развернулись. Указала им в самый тёмный угол.
— Станьте там, будьте готовы, когда позову.
А сама всё гладила живот бедняжки. Девочка, милая! Что ж такое происходит?
Прикрыла глаза.
Малыши… Так улеглись неудобно... Погладила по спинке того, что перекрывал
