— Мне бы наружу взглянуть хоть одним глазком, вдруг врешь.

— Взглянешь. Оружие не дам, но полюбоваться сможешь. Могу тебя на броне оставить, километров на десять или больше. Желается?

— Нет.

— Тогда сейчас пойдешь со мной и без фокусов. Форму с обувью получишь в ангаре, надо торопиться.

Его, как и следовало ожидать, освободили не полностью — руки за спину, браслеты и все дела. Хорошо, с ног сняли, не пришлось скакать как дурачку, позванивая цепочкой…

Уже по дороге стало ясно — дела тут идут не очень, а сама Горгона, то ли в компании раненого Горпагона, то ли оставшись без него, обделывает собственные делишки. И ко второму Бирюк склонялся куда как больше. Больно уж мутно проходили внутренние посты, не упоминая ни о каком ангаре, а рассказывая байку про перевод пленного на нижний уровень для дальнейшего. Их пропускали, хотя на последней точке, где за спиной осталась парочка явно подозрительных ребят, легко вздохнулось только после трех закрытых дверей. Закрытых напрочь, с закрученными штурвалами.

Ангар ждал полутьмой, запахом масла с газолином и едва мерцающими сигнальными огнями по бортам машин. Горгона точно собралась драпать, вытаскивая из творящейся беды себя любимую и кого-то из верных людей. Махина «крузера», многоосного тягача с установленным огромным КУНГом, его собрат, переделанный под наливника, самый настоящий «жнец», пусть и странно выглядящий и два «скаута». Куда, скажите пожалуйста, можно собираться эдаким караваном, как не в экспедицию?

— Нас не сожгут? — поинтересовался он у Горгоны.

— Нет, — уверенно сказала та, — а если и сожгут, то так лучше сдохнуть, чем…

Она не закончила, но Бирюк не возмущался. И вовсе не потому, что считал Горгона что-то там должна, нет. Бирюк уже все почуял, ощущая всем своим не совсем человеческим организмом творившееся снаружи.

— Герметизация?

— Сто процентов, сама проверяла.

— Зачем я тебе?

Офицер повернулась и уставилась на него:

— Ты веришь в ад снаружи?

— Да.

— Мне нужен провожатый до Портов, провожатый и охотник на этих тварей. Считай, что я тебя нанимаю, чистильщик. И, оцени, не дам пустить тебя в распыл, как предлагал мой коллега.

— Ты само милосердие и, вообще, ангел-душка.

— Зубы бы тебе выбить, — замечталась Горгона, — но пока восстановишься, туда-сюда. Расстегните его, парни и пусть переоденется. Да, в душ сходить не предлагаю, времени нет.

Ему очень хотелось сказать все, что думал о душе и о её присутствии там же, но пришлось сдержаться. Ссориться было очень глупо.

Он протянул руку, та пожала в ответ. Осталось переодеться и свалить отсюда куда подальше. А там — как кривая вынесет.

Простой костюм-хаки, серая куртка пехотных частей Альянса, почти родная и своя, длиной до середины бедра, пехотные же ботинки с берцами по середину икр, от барских щедрот — кожаная портупея с нагрудными ремнями и штурмовые перчатки из старых запасов. Ну и, само собой, обычное нательное белье и целых две пары носков. Котелок, кружка, вилка, ложка, прямо жить можно.

— Фляга, перевязочный пакет, вещмешок, два сухпайка, полотенце и зубная щетка в нем. — Горгона кивнула на старенький «сидор», лежавший у стены. — Ни в чем себе не отказывай.

— Ты щедра и благородна, — Бирюк закинул мешок на плечо, — спасибо.

— Ерничаешь?

— Благодарю.

— Ну-ну.

Горгона быстро отошла назад, зажгла фонарик, посветив в обе стороны вдоль машин. Несколько раз щелкнула условным знаком и Бирюк даже понял — чего там было сказано. «По машинам», не иначе. Так и вышло, движки заработали почти разом, а бетон под ногами завибрировал.

— Не жалко своих подставлять? — спросил он у её спины, уже поднимавшейся в «крузер» по откинутой лестнице. — Если твои дадут нам уйти, значит — хана орудиям на контроле у ангара и, само собой, герметизации.

— Мои в этом караване, — Горгона даже не оглянулась. — И хвати трепать языком, у нас уговор, так?

Внутри огромной машины оказалось так же привычно, как в любой из разных отрядов. Ну, с небольшими отличиями. Например, в этой самой Горгоне отводился совсем небольшой отсек, из-за чего в основном оказалось куда больше места, сейчас занятого четырьмя военными, хмуро уставившимися на Бирюка и закрепленными ящиками, составленными друг на друга.

— С парнями не разговаривать, нужник перед кабиной. — Горгона кивнула ему на откидывающуюся полку-лавку. — Это твое место. Парни, смотреть в оба глаза, одного не оставлять… пока во всяком случае. Можно не пристегивать, он у нас не дурак, рваться захватить транспорт не станет, на «крузере» в одиночку далеко не уедешь.

Это верно. На громаде без наливника делать нечего, не говоря о наблюдателях с тыла и по бокам, а то взять махину на абордаж будет чересчур легко.

— Здорово, мужчины! — Бирюк размял запястья и уставился в ответ на недопонимание во взгляде Горгоны. — Я не разговариваю, просто поздоровался.

— Вот и не разговаривай. И не лезь к амбразурам, раз уже понял — что за бортом.

Он послушался, закрепив лавку, уложив мешок как подушку и лег, накрывшись курткой.

— Ни хрена себе, — протянул кто-то из военных, — спать собрался?

— Мне с тобой разговаривать нельзя. Но, для информации, да, собрался. Ваша мегера обещала отъезд без происшествий, так чего мне переживать? Тем более, что сделать что-то, даже если возникнут проблемы, не смогу. С чего тогда дергаться?

— Я не мегера.

Горгона, показавшись в проходе из кабины, уставилась на него. Пусть в глазах никогда не отражаются мысли и настроение их хозяев, но сейчас в ее просто плескались раздражение с сомнениями. Бирюк, приоткрыв на нее один глаз, пожал плечами.

— Ну, извини. Вырвалось.

Он почти заснул, когда донеслось предполагаемое с самого начала — звуки той самой внутренней диверсии. Взрывы, разнесшие в труху два выносных поста самого бункера, донеслись гулким эхом и дрогнувшей землей.

— Десять, девять, восемь…

Если у бункера имелась дублирующая система, то стоило ждать выстрелов крупнокалиберных пулеметов… Но такого не случилось. И Бирюк заснул с чистой совестью.

— Нет ничего прекраснее аромата настоящего кофе… — сказал он, не открывая глаз, — ибо так и должен пахнуть настоящим рай земной, кофе, табаком и чем-то мясным, разогретым на спиртовке.

— Мы в железной коробке, дурень, а вокруг преисподняя и ее демоны, — хохотнул кто-то из военных отдыхающей смены, — тем более, курить тут нельзя, командир запрещает.

— Ничего ты не знаешь о жизни, братец, — сказал Бирюк, все еще лежа. — За бортом, думаю, не такие уж и демоны, чтобы не справиться с ними хорошим калибром и полуавтоматической пукалкой, что ты сейчас чистишь, покурить можно будет и на стоянке снаружи, пожрать и не сдохнуть от кровавого дизентерийного дрища даже звучит прекрасно, а кофе есть только в раю. Вопрос в том, что для кого рай и не больше. Остался кофеек?