– Ты никогда не рассказывала мне о своем поклоннике, который погиб от удара током.

– От удара током?

– Парень, который попытался перемахнуть через забор твоего дома и зацепился за колючую проволоку под напряжением.

– Ах да. Я про него и забыла… Он не был моим поклонником. Он любил Марину, домработницу, которая забеременела от механика.

– Говорили, что он вокруг тебя круги нарезал, – сказал я.

– Я не опровергала слухи, даже, наоборот, подтверждала. Меня возмутило то, что парень погиб из-за Марины. Она была такая невзрачная, что даже механик ее забраковал, бросил ее под предлогом, что якобы это тот парень, погибший на заборе, ее обрюхатил.

– Как все запутано!

– Намекая на то, что погибший парень любил меня, я совершила благородный поступок – выручила домработницу и еще позлила Алекса, которого пора было растормошить.

– Да, тогда ты дружила с Алексом, сейчас припоминаю. Как ты терпела такого придурка? – спросил я.

– Он был симпатичный, умный, образованный, милый, привлекательный, рассудительный, послушный, верный. Одевался со вкусом. Он был довольно беден, словно в знак уважения перед нашей семьей, и в то же время достаточно благороден, чтобы вращаться в наших кругах. У него было блестящее будущее. Назови мне другого мужчину, который обладал бы всеми этими качествами.

Я посмотрел по сторонам и ответил:

– Принц на белом коне. Правда, феминистки его кастрировали.

Внезапно мое любопытство иссякло. Я попросил Хулию прекратить демонстрацию комедии по мотивам ее прошлого. Мне она больше нравилась застывшей, как пластмассовая кукла, в настоящем. Но вы же знаете женщин. На самый простой вопрос они отвечают романом на сто тысяч страниц.

Она встречалась с Алексом в восемнадцать лет. К тому времени на ее счету уже было несметное количество неудачных романов. Ринго, из Анд, которому Патрокл, регионалист, запретил показываться на пороге их дома. Затем красавец-чилиец, который подрабатывал барменом. Чтобы компенсировать бедность иностранца, она связалась с местным богачом, который оказался токсикоманом. Далее разведенный седовласый плейбой, напугавший моралистку Иру. На фоне такого контингента появился Алекс. Он был типичным претендентом из тех, кого Хулия отвергала. Мужчины такого типа всегда ставили ее в тупик: она обожала крепких и сильных мужиков, но боялась их и избегала, в то же время нежных молодых людей презирала, но, как ни парадоксально, пускала к себе в кровать. Однако моего друга она не отвергла.

Свой кроткий нрав Алекс компенсировал умом. С ним девушка чувствовала себя непринужденно. Им нравилось проводить вместе дни напролет. По субботам, наслаждаясь солнцем, они гуляли за ручку по плантациям сахарного тростника, принадлежавшим Патроклу. На свиданиях Алекс читал ей любовные стихи Неруды. Их души предавались страсти, тела – дружбе. Алекс прикасался лишь к ее лицу и рукам. Перед всем остальным он благоговел, как перед святыней. Сначала девушка приняла плотскую незаинтересованность за легкую форму слепого обожания. Прошли месяцы, она выучила наизусть сонеты Неруды и начала испытывать отвращение от мысли, что ее тело вдохновляется лишь на лирику. Она затосковала по навязчивым приставаниям нескромных кавалеров. Но боязнь решительных мужчин мешала реализовать свои желания. Тем летом Хулия заболела редкой разновидностью малярии. Ее мучили внезапные приступы горячки. В один из дней, когда Алекс дежурил у кровати шедшей на поправку Хулии, у нее неожиданно подскочила температура. Держась за руку любимого, она сражалась с конвульсиями и потом.

Уняв последний приступ дрожи, она почувствовала себя сильной, возбужденной и как никогда здоровой. Ей вдруг захотелось, чтобы Алекс ею овладел. Она разделась. Предзакатное солнце заливало спальню потоками жидкого меда. Алекс, раздевшись, лег рядом с ней. Он попытался войти в нее, но не сумел. «Вчера я съел три оранжевых манго, они портят потенцию», – оправдывался он. Он солгал, но Хулию не расстроила осечка, ей достаточно было горячего тепла мужских мускулов, возможности отдаться ласкам того, кто беспрепятственно путешествовал по ее телу. Алекс, дрожащий и пристыженный, осыпал ее поцелуями. Затем он встал, вытащил из вазы на тумбочке ветку гортензии и ввел ей между ног. Она стонала в ответ на его действия. Оборвав все лепестки с цветка, он потянул за чашечку, за которой ему открылась живая роза ее вагины. Его губы касались расщелины до тех пор, пока девушка не изогнулась всем телом и с силой не выдохнула. Но Алекс не заметил, какое наслаждение ей доставил. Расстроенный, он снова попытался войти в нее и не смог. С поникшей головой он покинул комнату.

Они продолжали встречаться, но в их отношения закралось разочарование. Больше никогда они не предавались близости, подобной той. И когда Хулия положила конец их отношениям, решив ответить на ухаживания кадета, который потом погиб во время нелепых военных маневров, Алекс сломался. Спустя полгода он сошел с ума. А Хулия подумала, что Алекс тронулся рассудком от скандальной сплетни, будто кадет принудил ее переспать с его сержантом и пятью рядовыми.

– Грязный кадетик оказался настоящим ублюдком, – сказал я.

– Кадет был замечательный. Сплетни распустил завидовавший ему сержант… К тому же я сомневаюсь, что Алекс поверил бы такой ерунде.

Я ненадолго задумался и спросил:

– Что-то я вас двоих не пойму. Если ты хотела переспать с Алексом, а он оказался на это неспособен, то почему, когда с потенцией у него был порядок, он тебя изнасиловал? Разве он не мог тебя попросить? Наверняка ты согласилась бы.

– Я согласилась бы? Прошло два года с тех пор, как мы расстались. Моя любовь к нему покрылась ржавчиной.

– К счастью, Хулия, твоя страсть не ржавеет. В противном случае, что бы я сейчас здесь делал?

– Не притворяйся, что я для тебя что-то значу, – возразила она разъяренно. – Уверяю тебя, что даже если бы я любила Алекса, тебе до того не было бы абсолютно никакого дела. Я не слепая. Я заметила, с каким удовольствием ты меня слушал, выспрашивал интимные подробности моего романа с Алексом, не выказав и капли ревности. Попробуй разубеди меня.

Как ее разубедить? Мне не знакомы чувства, о которых она говорила. Пожалуй, в начале рассказа я немного ревновал, но для того чтобы заставить меня страдать, ее словам недоставало театральной выразительности. Как бы то ни было, Хулия преувеличила, сделав из меня халифа-шовиниста.

– Должно быть, я кажусь тебе бесчувственным. Прости меня, – сказал я.

– Бесчувственным? Хуже. Ты жестокий, ты меня ранил. Говорить с тобой – все равно что исповедоваться священнику, который разгадывает кроссворд, в то время как ты признаешься ему в смертном грехе. Это оскорбительно! Ты ведь думаешь, что он сопереживает тебе.

– Ты ошибаешься, я не бездушная скотина. На самом деле ревность меня немного грызла, но