Шрифт:
Закладка:
Промышленная революция превратила большинство европейцев в горожан. В 1800 году только 20 % населения Великобритании проживало в городах. Столетие спустя эта цифра достигала уже почти 80 %, и Лондон с его более чем четырьмя миллионами жителей стал самым большим городом в мире. Большинство маленьких домов с террасами, которые и сейчас то и дело попадаются в городе, было построено в 1900 году. Эти дома были попыткой отделиться от других и создать свой островок покоя среди все возрастающей городской толчеи и суеты. В Париже происходило то же самое. Несмотря на стремительную и хаотичную урбанизацию, в 1900 году примерно две трети всех работающих во Франции трудились дома. Сегодня почти все европейцы трудятся вне дома.
Рабочее место изменилось коренным образом: как правило, это была фабрика или завод с фиксированным рабочим днем и строгой трудовой дисциплиной{155}. Дифференциация дома и места работы повлияла на образ жизни как фабричных рабочих, так и высококвалифицированных профессионалов. Врачи, которые прежде обустраивали кабинеты для консультаций у себя дома, теперь для приема больных имели отдельные помещения. Женщины, которые раньше помогали своим мужьям-лавочникам за прилавком или вели счета, теперь были отделены от бизнеса и полностью сосредоточились на домашних делах. Жены превратились в домохозяек.
В течение XIX века многие люди стали переезжать в пригороды, продолжая работать в центре города. Это становилось философией – до такой степени, что работающий человек часто как будто раздваивался: один на рабочем месте, другой дома – две жизни, две совершенно разные личности. Популярная брошюра о самопомощи, написанная в 1908 году Арнольдом Беннетом и оптимистично озаглавленная «Как прожить на двадцать четыре часа в день» (How to live on twenty-four hours a day), делает акцент именно на этой раздвоенности. Беннет утверждал, что среднестатистический человек не принадлежит себе в течение рабочего дня и только в остальное время может по-настоящему жить. Его главная рекомендация – читать античных философов, а не тратить время на газеты. Отец искусствоведа и писателя Джона Рёскина подчеркивал контраст между cеростью общества и «кругом моей собственной огненной ипостаси, с моей любимой, сидящей напротив и озаряющей все вокруг, и моим самым необыкновенным мальчиком»{156}. Это разделение элементов жизни продолжалось и внутри дома. Больше не было многоцелевых комнат, где мебель по необходимости передвигали с места на место. (Слово «мебель» произошло от фр. meuble, что, собственно, и означает «движимый».) Теперь у каждой комнаты было свое назначение как в социальном плане, так и с точки зрения иерархии между работодателем и слугой. Впервые спальни в нашем обычном понимании стали обычным делом.
Отдельные спальни
К XIX веку в богатых домах Запада стало принято спать в отдельных спальнях. Слуги больше не спали по обыкновению вместе с семьей и не ютились скопом в залах или на кухнях. Каждый имел свое место для сна. В домашнем царстве женщина была, говоря языком Викторианской эпохи, «ангелом-хранителем семейного счастья». Она управляла хозяйством, хотя это право было даровано ей властью мужа. Нигде эта идея не проявлялась так отчетливо, как в спальне среднего класса. Если когда-то одно помещение могло использоваться и как спальня, и как гостиная, то новое положение вещей исключало такое совмещение: теперь в спальной комнате спали, а в гостиной проводили время, туда приглашали друзей и т. д. Человек Викторианской эпохи был убежден, что чем больше разных комнат в доме, тем лучше. Это означало, что у жены и мужа могли быть отдельные, возможно, соединенные между собой спальни, каждая с примыкающей гардеробной. Хозяйка такого дома могла укрыться в своем личном будуаре, чтобы и его использовать по назначению (слово «будуар» происходит от фр. bouder – «дуться, сердиться»).
В 1875 году журнал Architect опубликовал авторитетное эссе, в котором утверждалось, что спальни предназначены только для сна. Любое другое использование этого помещения вредно, аморально и противоречит принципу, что каждый важный аспект жизни требует отдельного пространства. Но дело не только в том, что совместный сон был признан аморальным: требование, что даже в самом маленьком городском доме должно быть две спальни – одна для родителей и одна для детей, было продиктовано в том числе и соображениями профилактики заболеваний. В XIX веке, с его взрывным ростом городского населения, существенно усилились риски для общественного здоровья. Многие все еще верили, что болезни возникают самопроизвольно из скверного воздуха или жидкостей, и неподвижное тело спящего в этом смысле вызывало особенную тревогу. Доктор Бенджамин Уорд Ричардсон в 1880 году не рекомендовал взрослым спать со своими детьми, чтобы не высасывать «жизненное тепло» из потомства.
Популярность отдельных комнат вносила свой вклад в развитие торговли в мире, который все больше коммерциализировался. Массовое производство и продажа товаров для детей, в том числе игрушек и мебели, начались именно в викторианский период. Ориентация на подрастающее поколение как потенциального потребителя возникла сравнительно недавно. Даже такая кажущаяся извечной условность, как использование голубых игрушек, одежды, мебели для мальчиков и розовых – для девочек (что вынуждает родителей покупать вдвое больше вещей), закрепилась только после Второй мировой войны. Так, в рекламной публикации 1918 года говорилось: «Общепринятое правило таково: розовый цвет – для мальчиков, а голубой – для девочек. Дело в том, что розовый цвет, как более сильный и насыщенный, больше подходит мальчикам, в то время как голубой, более нежный и деликатный, милее выглядит на девочках»{157}.
Функциональное разделение пространств еще не коснулось жизни городской бедноты. Теснясь в убогих комнатах и переполненных многоквартирных домах, они по-прежнему жили «на людях». Если женщина заболевала, об этом знала вся округа, поскольку хворающего в постели человека наблюдали все домочадцы.
Однако споры о неприкосновенности частной жизни набирали силу. В декабре 1890 года журнал Harvard Law Review опубликовал статью Луи Брандайса, вскоре ставшего судьей Верховного суда, о праве на частную жизнь, где он утверждал, что «интенсивность и сложность жизни, связанные с развитием цивилизации, сформировали необходимость в уединении, поскольку человек под воздействием культуры стал более чувствительным к публичности»{158}. В 1868 году суд постановил, что приватность – это способ для мужчины сохранять его право собственности на общественную и личную жизнь своей жены, даже если он этим правом злоупотребляет.
В то время когда Британская империя охватывала большую часть мира, викторианские ценности и стиль ведения домашнего хозяйства глубоко укоренились в отдаленных странах – от Австралии и Новой Зеландии до Азии и большей части Тропической Африки. Колониальные чиновники привозили из метрополии идеи по меблировке и оформлению домов, а также сами спальни, кровати, постельные принадлежности. К концу XIX века представления среднего класса о приватности – особенно в том, что касается спальни, – глубоко укоренились и в Соединенных Штатах. Двумя столетиями раньше в домах Новой Англии на первом этаже был зал, где готовили еду, обедали или занимались другими домашними делами. Рядом была гостиная, где стояли самые ценные для владельцев предметы семейного обихода: «лучшая кровать», стол и стулья. Здесь спали муж и жена – главные лица в доме. Пространство внутри дома делилось в соответствии со значением и ценностью того, что в нем находилось, а не по принципу разграничения разных видов деятельности.
К XVIII веку в моду вошли коридоры и лестницы, что существенно облегчило перемещение по дому. Люди обычно спали в спальнях, где покрывала, шторы и обивка стульев были изготовлены из материалов, предназначенных специально для таких помещений – комнат для сна, спокойного отдыха и общения с близкими родственниками и друзьями. Люди по-прежнему
