призывают зайти.

Когда мы останавливаемся на светофоре, то я замечаю парня, изображающего пантомиму, а рядом с ним – музыкальную группу, исполняющую кавер на Эда Ширана. Потом зажигается зеленый, и «Гелик» снова вливается в плотный поток машин. Мы сворачиваем с Бродвея и проезжаем по узкой улочке, вдоль которой посажены высокие деревья. Их голые ветки покрыты снегом, и от сильного ветра снежинки с них пылью летят на наше лобовое стекло, а щетки тут же заставляют их исчезнуть.

– Хочешь где-нибудь поужинать? – спрашивает Мэттью. – Или можем взять навынос, – облизнув губы, хрипло произносит он.

Откидываюсь на подголовник и поворачиваюсь на его чарующий голос. Смотрю на взъерошенные волосы и горящие огнем глаза и улыбаюсь от того, что мне сейчас так хорошо с ним.

– Мне все равно.

Он вскидывает бровь и загадочно улыбается.

– Что? – Сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.

– Ты подозрительно молчаливая последние пятнадцать минут.

– В каждой девушке должна быть загадка, – пожимаю плечами я.

– Булка, ты уже показала мне все, что только можно. Какие загадки?

Перестаю пытаться контролировать себя и все-таки закатываю глаза.

– А можно мне вернуть того милого Мэттью, что заботливо шнуровал мне коньки пару часов назад?

Здоровяк морщится.

– Милого? Боже, Эмили, никогда не называй меня милым.

Фыркаю.

– Милый, – снова морщится он, произнося это так, словно это самое вопиющее оскорбление в его жизни. – Милый – синоним слова «никакой».

– Что за предрассудки?

– Это не предрассудки. Вот ты прочитал книгу и при этом не чувствовал во время ее прочтения ни одной эмоции. И когда ты закрываешь ее, все, что ты можешь сказать: «О, ну было… мило». Ни хорошо ни плохо. То есть никак.

– Нет, ты путаешь слова «мило» и «нормально». Нормально – это как раз-таки никак. А мило – это когда после прочтения книги тебе улыбаться хочется от ощущения, будто в груди разливается теплое молоко.

Он издает смешок и мотает головой в стороны.

– Ненавижу молоко. И как оно вообще может разлиться в груди?

– Ты невыносим, – выдыхаю я.

– Теперь ты знаешь, каково мне быть с тобой, когда ты постоянно болтаешь о какой-то подобной ерунде.

Улыбаюсь.

– Брось. Тебе нравится, что я много говорю о всякой ерунде.

– Ничего подобного.

– Тогда зачем сейчас сам пристаешь ко мне с расспросами, почему я такая молчаливая, раз не хочешь слушать мою болтовню?

Мэттью хмыкает, а затем его губы расплываются в улыбке.

– Я просто поинтересовался, все ли в порядке.

– Я в порядке. Мне просто… – Вздыхаю, а затем тихо произношу: – Мне просто будто и не нужно слов, когда ты рядом. Тишина не давит. Молчание не кажется каким-то неправильным. Мне просто хорошо с тобой.

Он сглатывает и, остановившись на перекрестке, поворачивается ко мне. В машине темно, но даже в сумраке я вижу что-то непривычно теплое в его взгляде. Радужка карамельных глаз переливается огненным градиентом в красном свете светофора, пока Мэттью пристально смотрит на меня.

– Ладно, – выдыхает он и хриплым, пробирающим до мурашек голосом продолжает: – Боюсь, что иногда мне все-таки нравится твоя болтовня. Не знаю, можно ли привыкнуть к чему-то всего за несколько дней. Но слушать, как ты болтаешь, – это уже что-то вроде привычки.

Уголки моих губ победно ползут вверх.

– Неплохая привычка.

– Ну точно лучше алкоголизма, – пожимает плечами он, стартуя с места, когда загорается зеленый. – Или наркомании.

– Игромания определенно проигрывает, – подхватываю его игру я, и он улыбается. – И всяко приятнее, чем переедание.

– О да, переедание, – морщится он еще сильнее, чем когда я назвала его «милым».

Издаю смешок.

– То есть из огромного перечня вредных привычек самой худшей ты в самом деле считаешь переедание?

– Вообще-то, я не называл зависимость от твоей болтовни вредной, – ухмыляется Мэттью, и я закатываю глаза.

– Так, значит, я твоя зависимость? – прикусив губу, интересуюсь я мгновение спустя.

– Определенно. Но я ни за что от тебя не избавлюсь, Булка, – хрипло произносит он, глядя перед собой, отчего у меня в груди теплеет, а удары сердца ускоряются.

Следующие несколько минут мы наслаждаемся завораживающим голосом Дэна Рейнольдса, звучащим из колонок «Гелендвагена», пока мы сворачиваем к жилому комплексу, где живет Мэттью.

Полная луна сияет крупным шаром на синем небе, освещая часть конусообразной верхушки дома, тянущейся куда-то в темноту. Мы притормаживаем в потоке автомобилей, и я замечаю справа от нас фургончик.

– Знаешь, а это даже забавно, – фыркаю я, увидев на баре у его дома светящийся значок хот-дога.

– Что именно?

– Ты называешь меня Булкой, но при этом на дух не переносишь глютен.

Мэттью улыбается.

– Я просто хочу, чтобы мой организм был мне благодарен за то, чем я его пичкаю. Не собираюсь употреблять всякий мусор вроде фастфуда.

Вскидываю бровь.

– То есть ты никогда не ел знаменитых нью-йоркских хот-догов?

Мэттью ловит мой взгляд и смотрит на красный фургончик со стритфудом, расположившийся прямо у его дома, а затем издает стон.

– Булка, только не это!

– Чтоб ты знал, я тоже слежу за питанием. Но за сегодня мы сожгли очень, очень, о-о-о-очень много калорий. И я считаю, что мы заслужили. – Дую губы и смотрю на него взглядом голодного котенка, пока он смеется.

– Напоминаю, что пару минут назад мы говорили о переедании, Эмили.

– Да-да, еще скажи, что это грех.

Он закатывает глаза.

– Вообще-то, да.

– А что насчет прелюбодейства? – хмыкаю я. – Сколько женщин у тебя было? Как много раз ты грешил?

– Боже, хот-дог так хот-дог. – Мэттью мотает головой в стороны, и я начинаю хохотать, когда он паркуется возле фургончика.

Мэттью

Каштановые волосы Эмили блестят в ярком свете фонаря, пока она любуется огоньками Манхэттена вокруг нас. Она сидит на деревянном стульчике с красной подушкой и держит в руках стакан с вишневым пуншем. Ее прекрасные изумрудные глаза сияют тысячами искорок, а пухлые губы расплываются в улыбке. И я не могу оторвать от нее взгляда.

Какая же она привлекательная.

– Не могу поверить, что ты уговорила меня.

– Мне даже не пришлось, – улыбается она. – Ты сам решил проигнорировать вопрос о женщинах и заткнуть себе рот хот-догом.

Издаю смешок.

– Хот-дог нереальный.

– Я же говорила! – восклицает она и делает глоток горячего напитка.

– Но боюсь, мой организм не скажет мне «спасибо».

– Твой организм будет очень занят, едва мы перешагнем порог квартиры, так что я бы на твоем месте не переживала на этот счет.

Улыбаюсь, когда она прикусывает губу, а затем подаюсь вперед и притягиваю к себе для поцелуя. Коротко касаюсь ее губ своими, тут же проникая языком внутрь и смакуя сладостный вишневый вкус, пока она тихо стонет, отвечая