Там определенно не зверь, а человек. Возможно, даже пропавший Славик.

Хорошо бы именно он. Мало ли, почему не выходил: заблудился, свалился в яму, подвернул ногу. Лучше уж это, чем то, о чем Насте не хотелось думать.

– Славик, это ты? – крикнула она, устремившись к зарослям, пролезла сквозь кусты, раздвинула ветки.

Да, там находился человек, но – другой, увидеть которого ни Настя, ни Максим никак не ожидали. Да еще в таком виде.

Не двенадцатилетний подросток, а мужчина, даже не просто взрослый, а уже пожилой. Он наполовину сидел, наполовину лежал на земле и, кажется, пытался подняться, цепляясь за ствол тонкого молоденького деревца. Но ему не удавалось, сил не хватало. Изо рта вырывалось хриплое дыхание и действительно короткие стоны, полные то злости, то боли и отчаяния. Одежда пропитана темно-красным, на руках и на лице тоже темно-красные пятна и разводы.

Заметив их, мужчина как-то сразу обмяк, пальцы обессиленно расцепились, и он беспомощно завалился на траву.

Настя с Максимом воскликнули почти одновременно:

– Николай Васильевич! – и бросились к бывшему директору лагеря.

Рыжий присел на корточки, а Настя прямо с ходу рухнула на колени, стараясь рассмотреть всего сразу:

– Что с вами? На вас кто-то напал? Вы ранены?

Но Николай Васильевич не обратил внимания на ее слова, непослушными, обметанными буроватой корочкой губами сердито забормотал сквозь тяжелое прерывистое дыхание:

– Опять вы. Не ушли? Предупреждал же, велел уводить деток. А вы? Специально их привели?

– С-специально, – запнувшись, повторила Настя, ощутила, как в животе опять неприятно засосало, предположила с явным нежеланием: – Вы имеете в виду…

За спиной раздался тихий вскрик, помешавший договорить, и она оглянулась.

Не только Рыжий, но и остальные тоже ее не послушались, подошли и теперь стояли чуть позади: и Миша, и Яна, и Соня. Скорее всего, это именно она вскрикнула, потому что сейчас зажимала ладонью рот, смотрела огромными, перепуганными глазами.

Заметив ребят, Николай Васильевич вцепился в Настину руку, чуть приподнялся и опять забормотал все то же, что и раньше, но еще напористей и торопливей:

– Предупреждал же. Не надо здесь оставаться. Уходите быстрее отсюда. Уходите.

– Мы не можем, – тихонько возразила Настя. – У нас мальчик пропал.

– Я же говорил, говорил, – в очередной раз повторил директор, сделал несколько судорожных вдохов, прикрыл глаза, видимо пытаясь поймать и собрать в связную последовательность ускользающие мысли. – Тогда идите в Покровское… в мой дом. Спросите: «Где живет Николай Васильевич?» Любой покажет. – И снова ненадолго замолчал и просто беззвучно шевелил губами, прежде чем раздалось достаточно внятное: – Там Семен. – А потом еще раз нарочито старательное, произнесенное почти по слогам: – Семен Елизаров.

– Семен? – растерянно переспросила Настя, переиначила на свой лад: – Сэм. Он правда жив?

– Жив, жив, – едва слышно подтвердил Николай Васильевич. – Он поможет. – И после очередной паузы добавил чуть ли не зло: – Идите, не ждите. – И вдруг опять обмяк, распластался на земле и уже не шевелился, не говорил, не дышал.

Рот остался приоткрытым, будто на полуслове, а глаза широко распахнутыми – смотрели вверх, в небо, но уже без всякого выражения.

Глава 23

– Он умер? – потрясенно прошептала Соня.

Настя молчала. А что сказать? Пустой взгляд говорил сам за себя. Хотя она и проверила пульс, не смутно представляя, как когда-то, а точно зная, где искать. Но насколько бы сильно она ни желала ощутить под подушечками пальцев пусть и едва различимое биение жизни, не почувствовала ничего, только сохранившуюся пока теплоту кожи.

Кто-то из стоящих за спиной шмыгнул носом, кто-то глубоко и судорожно вздохнул, на слух не определить. Настя тронула за плечо по-прежнему сидящего на корточках Рыжего, распрямилась, произнесла каким-то чужим хрипловатым голосом:

– Идемте отсюда.

Но никто из ребят даже не шелохнулся, не сдвинулся с места, будто они окаменели.

Для большинства из них, если не для всех, это наверняка оказалась первая смерть, увиденная собственными глазами, первый лично пережитый момент, когда в твоем присутствии случилось вот это самое, непостижимое и непоправимое: был человек, и вдруг его не стало. Не просто ушел, уехал, пропал без вести, а перестал существовать, потерял свою суть, превратился в бездыханное тело. И хотя у него по-прежнему имелось имя, теперь оно ничего не значило. Произнесешь, но никто не откликнется и не разделит с тобой момент жизни.

– Идемте! – повторила Настя громче и тверже. – Хватит тут стоять!

Все равно ведь ничего уже не изменишь. И задерживаться не стоило. Лучше сообщить кому нужно, чтобы нашли и забрали.

Сначала зашевелился Рыжий, тоже распрямился, шагнул к остальным, закусил губы, увидев слезы, текущие по щекам Сони.

– Идем, идем, – в который раз проговорила Настя, но уже мягче, подтолкнула вперед оказавшегося на пути Киселева.

Но когда пролезли сквозь кустарник, вышли на тропинку, все опять остановились.

– И что будем делать? – мрачно поинтересовалась Кошкина.

– Уходить, – категорично вывела Настя. – Ты же слышала.

– В Покровское? – уточнил Рыжий.

– А как же Валя, Демид? – с вызовом напомнила Яна. – Дмитрий Артемович. Они ведь в лагере остались. Мы их там бросим, а сами сбежим?

– Вернемся туда и уже все вместе пойдем, – обведя всех внимательным взглядом, уверенно пояснила Настя. – А заодно позвоним в полицию.

– А может, кому-то сразу двинуть в деревню за помощью? – предложил Рыжий.

Он вдруг оказался непривычно серьезным и рассудительным, хоть и осталась при нем прежняя безбашенная решимость и жажда действия. Правда, Настя засомневалась, что лучше: иметь дело вот с такими дерзкими, не желающими сдаваться и плыть по течению ребятами или с группой примерных перепуганных деточек, послушно переложивших ответственность за все происходящее и за свою жизнь на мудрых, опытных взрослых. Хотя ведь и взрослые не всегда достаточно опытные и мудрые, они тоже ошибаются, теряются и боятся, и не обязательно именно за себя.

– Пусть Кисель и девчонки сразу туда идут, – между тем продолжал Рыжий. – Наверняка там тоже полиция есть. И этот же еще… Николай Васильевич сказал… – он сосредоточенно свел брови, вспоминая, – Семен. Может, он как раз полицейский.

– Вряд ли, – возразила Настя.

– Вы его знаете? – влезла Кошкина, и та больше не стала отпираться:

– Возможно. – Хотя ничего объяснять тоже не стала. Не важно это сейчас. Сразу заявила твердо: – Нам лучше не разделяться.

– Но Славика ведь тоже нельзя тут бросать, – ввернул Рыжий, разложил: – Мы в лагерь за остальными, а Кисель пусть бежит в Покровское. Чтобы время зря не тратить. Найдет этого Семена. – Вопросительно посмотрел на приятеля. – Да?

– Да