обнимку с бесчувственным телом, он искренне посочувствовал и даже попытался помочь, от чего Пелагея категорически отказалась. Она заявила, что это ее крест и ей его нести, а я назвала адрес своего загородного дома, потому что ехать в «Солнечный» с трупом было бы провальной идеей.

— Ну, ваш приятель и нализался. И зачем он вам, а, красавицы? — веселился мужик. — Лучше меня с собой возьмите, я вам пригожусь.

— Он в запое был, — пояснила Пелагея, усаживая труп в машину. — А так он мирный и хозяйственный. А как поет под гитару… Прям слезу прошибает… Мишаня мой.

— Любовь зла, — развела я руками, а Пелагея на всякий случай погладила Мишаню по голове.

— Что-то он совсем раскис, расквасился, — не унимался таксист. — Может, его в больницу надо? Откапали бы там. У меня вон сосед тоже месяц пил…

— Не надо в больницу, он их страсть как боится, — попыталась я унять его пыл и всю остальную дорогу громко рассказывала анекдоты, чтобы дядя забыл про пассажиров на заднем сидении.

* * *

Мы подъехали к моему осиротевшему дому, расплатились с таксистом и выволокли Мишаню, бесцеремонно бросив его на землю. Пользуясь темнотой, беспрепятственно дотащили его до бани и даже запихнули внутрь. И только сейчас я поняла, как дико устала. От перенесенного мучительно захотелось плакать, но тут в сумке зазвонил телефон.

«Менты» — подумала я и обреченно взяла трубку.

— Где вас носит? — спросил Алексей. Голос у него был встревоженный.

— Уже едем домой, — радостно выдохнула я и принялась врать, нанося непоправимый вред своей карме. — Пелагея хотела попасть на вечернюю службу, мы решили зайти в церковь.

— Я за вами приеду. Вы где?

— Не надо, мы на такси. Скоро будем, — поспешно заверила его я, дала отбой и обратилась к родне. — Что делать будем? Не оставлю же я его в бане?

— Может, в озеро его? — робко предложила она.

— Ты вообще умом тронулась? Я его не дотащу. Хочешь — бери тачку в гараже и вези сама.

— Да, целиком в озеро нельзя, там собаки его найдут. Я тут по телеку смотрела, мужика расчленили, ну, и в пакеты, а потом зарыли. Через пластик запах не так…

Я выбежала на улицу и согнулась пополам.

— Слаба ты здоровьем, Софа, — прокомментировала Пелагея, наблюдая за мной с жалостью. — Я же говорила, надо барсучий жир принимать. Что делать, а? Я в тюрьму не хочу, я еще молодая, не пожила совсем. Да и дядька этот сам виноват — чего прятаться, пугать людей?

— Я смотрю, тебе вообще весело? — разозлилась я. — В тюрьму посадят, как миленьких. И ладно бы только за дядьку. Еще и висяков добавят, как пить дать. А все ты…

— Между прочим, я тебя защищала. Не то бы он сейчас наши трупы прятал.

Тут со стороны парилки раздался протяжный стон, а мы завизжали и бросились из бани. Подперев дверь метлой, Пелагея перестала трястись и радостно выдала:

— Так мужик-то наш живой!

— А это хорошо или плохо? — со слезой в голосе промычала я, потому что поняла, что рассудок окончательно меня покидает.

Пелагея же резко стала очень деятельной. Видимо, мысль о том, что тюрьма отменяется, придала ей сил. Во-первых, стонущего мужика она ловко связала в ногах, порвав простынь на полоски, а потом набрала в ковш воды из кадки и плюхнула ему в лицо. Мишаня отрыл один глаз, потом второй, поморщился, сфокусировал взгляд:

— Девки, вы че творите? Где я?

— В раю, — хмыкнула Пелагея. — Ответишь на пару вопросов и получишь святой воды. В смысле, водки.

— Ничего не помню, башка трещит. Мы с вами пили, что ли? Лица ваши мне что-то не знакомы. Ты Клавка? — он обратился к Пелагее, та презрительно отвернулась, а я подумала, что имя Клавка ей очень подошло бы.

— Пили, пили, ты только скажи, чего ты в квартиру полез? — влезла я.

— Так мужик один ко мне подошел, — дядька, видимо, не заметил подвоха и принялся повествовать. — Говорит, жена его из квартиры выставила, на развод подала. А у него тоска. Жена вроде как уехала, а у него ключи есть. Ну, и попросил в квартиру зайти, фотографии забрать и бумаги какие-то. Сказал, бери все, что в шифоньере. Чтобы на память осталось. Делов на пять минут, а денег дал прилично.

— А тебя не смутило, что дядя сам мог за фотографиями зайти? И как ты в квартиру проник?

— Так он сказал, соседи увидят — жене донесут. А у них с нею контры. И вообще. Мне сказали — я пошел. Денег дал, и вообще, у него ключ был, значит — правду говорит.

— История не выдерживает никакой критики. Сейчас ментов вызову, посмотрим, как ты станешь петь.

— Девки, так вы кто? Не пили мы с вами, точно. — Тут он пощупал рукой шишку на голове, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на озарение. — Погоди, это вы меня по голове того, вспомнил.

— Лучше бы не вспоминал, старый хрыч, — пробубнела Пелагея, резко заскучав.

— Вы вот что, девки, развяжите меня, я домой пойду. Меня Клавка ждет. А ваших делов я не знаю, вы со своим мужиком сами разбирайтесь. Понял я все, жена ты его, — ткнул он в меня пальцем. — Он так и говорил — красивая, но злая.

— А как мужик выглядел-то? — заинтересовалась Пелагея.

— Ну, обычный, высокий, а так не помню, темно было, а он в шляпе и в шарфик кутался. Да и не рассматривал я, зачем мне твой мужик. Вот вы — другое дело. Красавицы, — расцвел он улыбкой, демонстрируя отсутствие верхних зубов. — Мне бы за моральный ущерб только, немного. Можно жидкой валютой. Как-никак, здоровье пострадало, — тут он театрально приложил руку к голове и даже закатил глаза.

— Зачем вам в вашем возрасте здоровье? — заговорила стихами Пелагея, а мужик оскорбился.

— Это в каком таком возрасте?

— Тебе, поди, лет 70, дядя, а все туда же: пьешь горькую, лазишь по чужим квартирам и Клавку свою от Зинки не отличишь.