брошу. Ну, я и бросил. Но у меня дрожали руки, и я занялся оригами. Нужно просто заменить одну привычку другой, верно?

На его лице появляется улыбка, когда он лезет в карман и показывает мне сонограмму[28], которая напоминает отражение мерцающего полумесяца, расходящееся рябью по черной воде. Белый изгиб очерчивает форму чего-то похожего на крошечный череп. Я возвращаю фотографию и поздравляю его, а он протягивает мне розового журавлика. Я медленно поворачиваю его в руках, ощущая острые складки и укол клюва.

– Пытаюсь сделать тысячу прежде, чем родится ребенок. Кристалл говорит, что, если сделать тысячу журавликов, это принесет удачу, вроде того. Она считает, что мы можем повесить их в детской.

– Что ты будешь делать потом? – спрашиваю я.

– Придумаю, как собрать что-нибудь еще, – говорит он. – Может быть, перейду на лягушек. Мне всегда нравились лягушки.

Я уношу журавлика в правой руке, он прижимается к моей ладони, словно он – моя маленькая тайна.

Внутри торгового центра холодно и тихо. Я проделываю долгий путь до океанариума, слушая, как мои кроссовки скрипят по белой плитке. Солнечный свет проникает внутрь через окна под потолком, хотя естественного освещения здесь немного. Просто звуки музыки, искусственные деревья в горшках, грациозно склонившиеся друг к другу над головами прохожих, и журчание воды в фонтане, в честь которого назван центр, могут ввести зрителя в заблуждение, заставив подумать, что он находится в парке или оазисе.

Я прохожу мимо фонтана по пути к океанариуму, который находится на другом конце здания. Мне приятно видеть ковер из меди и серебра на его дне, рифы из пятицентовиков, десятицентовиков и пенни, брошенных на удачу. Когда я была маленькой, в торговом центре периодически проводился конкурс: дети пытались угадать, сколько денег в сумме брошено в фонтан. В конце недели, после того как сотрудники соберут все монеты (которые, как они утверждали, пойдут на благотворительность), тот, кто угадает сумму, наиболее близкую к реальной, получал подарочный сертификат на 50 долларов, который можно обменять в любом магазине или ресторане торгового центра, а фотография счастливчика публиковалась в газете и на стенде в Зале славы рядом со входом в торговый центр. Я участвовала в конкурсе каждый год и всякий раз с разгромом проигрывала, забирая либо слишком высоко, либо слишком низко. Победителем почти всегда становился мальчик по имени Адам Уитакер, который даже не жил в городе, но его отец был профессором математики в Принстоне. «Можно подумать, что они просто вешают его портрет сюда, минуя стадию подсчетов», – всегда с отвращением говорила Умма, когда видела его фотографию в Зале славы.

Я прохожу мимо роскошных магазинов, сгруппировавшихся в одном коридоре торгового центра. Трудно не почувствовать себя хотя бы немного соблазненной гладким блеском их стеклянных витрин, демонстрирующих стройные безголовые манекены в мягких трикотажных изделиях и шарфах с принтом, а также симметричными выкладками сумочек, стоимость которых превышает плату за двухмесячную аренду квартиры. Юнхи обычно затаскивала меня в эти магазины, когда мы были подростками, не обращая внимания на колючие взгляды продавцов, которые ходили за нами по пятам и наблюдали, как мы визжим, прикасаясь к дорогим тканям и рельефным логотипам.

Еще я миную киоски, заполненные новинками, которые никому не нужны: свечами с добавлением масла горных трав, скошенными кристаллами с голографическими фотографиями, делающими изображенных на них людей похожими на бледных призраков, подвесками из смолы с настоящими цветочными лепестками внутри, кожаными браслетами, на которых можно выгравировать свое имя. Ни один из них еще не открыт, но некоторые поставщики уже настраиваются на работу, и мы киваем друг другу в знак того, что знакомы, но недостаточно близко, чтобы выйти за рамки этого непринужденного приветствия.

У входа в океанариум висит большой плакат с изображением мультяшной морской выдры, одетой в футболку с нашим логотипом. «Эй, ВЫ, ДРАгоценные гости, заходите!», – гласит баббл с текстом, выходящий у нее изо рта. На обратной стороне плаката она машет рукой на прощание и говорит: «Надеюсь вскоре снова увидеть вас в море. Спасибо, что заглянули!»

За это определенно в ответе банальный, как задница, Карл. Я протягиваю свою карточку и захожу внутрь, вздыхая и готовясь к новому дню.

Долорес спускается со скалы, на которой сидела, когда я вхожу в ее зал. Сегодня она земляничного цвета, ее конечности украшены розовой и белой оборкой.

– Как прошли твои выходные, Ло? – интересуюсь я, прикладывая руку к стеклу, а она демонстрирует мне свои белые присоски.

Ее глаза кажутся веселыми, удивленными. Я открываю люк в верхней части ее аквариума и опускаю ведерко с кормом в воду. Она все время играет со своей едой, разглядывает ее так, словно это живое существо, которое может ускользнуть от нее, прежде чем стремительно наброситься, как бы говоря: «Ага, попалась!» Она будет игнорировать остальные кусочки, плавающие вокруг нее, пока ей не надоест эта добыча и она не начнет охотиться за следующей. Я никогда не устаю наблюдать за ней.

Существует теория (в высшей степени ненаучная, конечно), что осьминоги на самом деле являются инопланетными формами жизни, остатками внеземной цивилизации, которая когда-то прибыла на нашу планету и либо вымерла, либо покинула ее. Осьминоги могут втиснуться в самое крошечное пространство, если только в него поместятся их острые клювы, единственные твердые части их тела, и иногда, когда Долорес не хочется, чтобы на нее глазели посетители, она втискивается в щели своего аквариума, только одним глазом выглядывая наружу. Мы и раньше получали жалобы на это от посетителей, утверждающих, что они не для того платили за билет, чтобы посмотреть на пустой резервуар, и нам всегда приходится указывать, что она там – просто прячется. Мне кажется, что она не так уж застенчива или пуглива, просто она знает, что всегда интереснее смотреть и подмечать детали, если оставаться скрытой. Если бы она могла, то протянула бы одну или несколько конечностей к каждому из посетителей, попробовала бы на вкус их руки и лица, просто чтобы узнать, на что они похожи.

Мне невыносимо думать о том, что она может оказаться где-то в другом месте, каким бы большим и красивым ни был ее новый аквариум. Озадачат ли себя новые владельцы поиском информации о том, как развлечь ее или как правильно нарезать морепродукты кусочками разного размера, чтобы она могла, не торопясь, их есть, в какой бы угол ни забилась? Стали бы они вообще утруждать себя разговором с ней, пожеланием доброго утра, подбором для нее музыки?

Это не может быть правдой. Может быть, Юнхи ошибается, и сделка сорвется. Перевозка такого большого и экзотического животного, как Долорес, стала бы тяжелой задачей даже для