эту чашу. – Она указала на металлическую миску, которую поставила на пол. – Обычно пожелания принято сжигать, чтобы они сбылись, но Ро не хочет, чтобы я подпалила нашу квартиру, что кажется мне разумным, – продолжала она. Я почувствовала, как десять пар глаз обратились ко мне, включая взгляд Тэ. – Итак, вместо того, чтобы жечь, мы просто смешаем бумажки в этой миске, потом каждый человек выберет одно из желаний и зачитает его вслух, а затем мы все ему похлопаем. И таким образом мы выпустим желания во Вселенную. И никаких шуток, – добавила она, свирепо глядя на Джеймса, которому явно хотелось рассмеяться. – У нас тут зона комфорта.

Несмотря на последовавшую за этим выступлением толкотню и смех через несколько минут мы все тихо склонились над листками бумаги, ломая голову над нашими желаниями. Юнхи без раздумий записала свое и уверенно бросила его в миску, как будто только это могло гарантировать, что оно исполнится. Я украдкой наблюдала за Тэ: он прикусил губу, задумался, а затем что-то нацарапал. Я уставилась на свой собственный листок бумаги, его пустота дразнила меня. Чего я хотела? Чего бы я пожелала, если бы знала, что моя мечта сбудется?

Мне пришло в голову, что есть только одна вещь, которой я действительно хочу. И ни луна, ни кто-либо другой никогда не смогут дать мне это.

– Время вышло! – провозгласила Юнхи. – Ро, ты единственная, кто еще не опустил свое желание в чашу.

– Ладно, ладно, сейчас, – заторопилась я.

Я записала свое желание, сложила листок и, да здравствует Мария, наконец-то передала его с другого конца комнаты. Юнхи обеими руками перемешала листочки бумаги, как будто промывала листья салата.

– Помните, мы должны с уважением отнестись к любому желанию, которое будет высказано, – напомнила она всем присутствующим. На этот раз не было ни смеха, ни шуток. Необходимость думать о том, чего они на самом деле хотели, заставила гостей замолчать.

– Я начну первой, а потом мы передадим чашу по кругу. – Она торжественно запустила руку в миску с пожеланиями, вытащила одно из них и прочитала нам вслух: – «Я хочу выиграть в лотерею», – она закатила глаза. – Очень круто, Джеймс.

– Что? – спросил он, оглядываясь по сторонам и ухмыляясь. – Ты же сказала, никаких шуток, верно?

– Прекрасно, – вздохнула она и принялась хлопать в ладоши. Остальные присоединились к аплодисментам. Поначалу это занятие казалось странным – вот так хлопать в кругу, как будто мы все очутились на собрании анонимных алкоголиков или вроде того, но по мере того, как все больше и больше людей по очереди зачитывали вслух чужие мечты, начинало казаться, что мы не просто выпускаем желания во Вселенную – мы подбадриваем их, отправляя в космическое путешествие вверх, к Луне.

Большинство пожеланий были довольно прямолинейными. «Я хочу сбросить десять фунтов в этом году». «Я хочу новую машину». «Я хочу, чтобы мой младший брат поступил в школу своей мечты». «Я хотел бы получить прибавку к жалованью». Но некоторые из них были удивительно честными, и от них у меня перехватывало горло. «Я бы хотел, чтобы мы с моей сестрой стали ближе». «Я хочу получить работу, которая поможет мне погасить долг моих родителей». «Хотел бы иметь в себе силы сделать что-нибудь, что изменит мир». Мы хлопали после каждого из них, пока у меня не начали болеть ладони. Подул ночной ветерок, заставив колыхаться занавески и принеся с собой звуки регги, который играл где-то дальше по улице.

Тэ передал миску мне. Я взяла листок бумаги из вазы и прочитала вслух: «Я хочу всегда любить и быть любимой одним и тем же человеком». Я подняла глаза и увидела, что Юнхи улыбается Джеймсу, который выглядел смущенным, но довольным. Я почувствовала укол раздражения. «Какой только чуши не пожелаешь», – подумала я. Как будто влюбленность статична, как будто любовь – место, находясь в котором, можно выбирать, уйти или остаться.

Когда миска дошла до Тэ, он немного поколебался, прежде чем запустить руку внутрь и вытащить один из немногих оставшихся листков бумаги. Он развернул его и прочитал вслух:

– «Я бы хотела поговорить со своим отцом».

На этот раз хлопки прозвучали немного неуверенно, как будто люди не знали, насколько громко они могут аплодировать чему-то настолько откровенно грустному. Моим щекам стало тепло, и я сосредоточилась на наблюдении за воздушными шариками, мягко сталкивающимися друг с другом под потолком.

Я чувствовала, что Юнхи наблюдает за мной с другого конца комнаты, но не поднимала на нее глаз. «Я в порядке», – попыталась я подать ей мысленный сигнал. Я не хотела чувствовать ее вину, ее молчаливые извинения за то, о чем сожалеть у нее не было настоящей причины. Через какое-то время подобные вещи надоедают.

Мне было пятнадцать, когда Апа пропал без вести, исчез где-то в водном пространстве площадью примерно в пятьдесят квадратных миль, именуемом Беринговой Воронкой. Изо дня в день я вынуждена была слушать соболезнования посторонних людей. «Я так сожалею о вашей потере». «Печально, что подобное с вами случилось». «Мне так жаль». Меня злило то, как люди отреагировали на его исчезновение, то, насколько готовы они были сразу поверить в худшее. Вместо всех этих причитаний я бы хотела, чтобы они сказали мне, что все будет хорошо; что корабли постоянно пропадают и возвращаются в отдаленных, опасных местах, таких как Берингова Воронка; что они уверены – мой отец скоро объявится. Или еще лучше, что произошла какая-то ошибка, что на самом деле мой отец жив и здоров и скоро вернется домой.

Я вспомнила, что в тот день, когда Умме позвонили из «Фонтан-плазы» и сообщили новость, я сразу подумала, что это неправда. Я не поверила, даже когда Умма начала плакать и кричать, стоя посреди кухни. Скорбная песня, которую она выдавливала из легких, казалась мне совершенно не сочетающейся с ее манерой обращаться с ним в быту, пока он еще оставался рядом: он словно был неудобством, которое она хотела убрать из жизни. Но вопль, сорвавшийся тогда с ее губ, оказался почти нечеловеческим, животным по глубине искренней боли, и мне пришлось помочь ей забраться на диван. «Я знала, что не должна была отпускать его снова», – твердила она. Умма пролежала в постели три дня, пока я игнорировала все входящие телефонные звонки, задергивала шторы, ходила в школу и снова возвращалась домой.

Когда я рассказала обо всем Юнхи, ее шокировал сам факт того, что я вообще вышла из дому; она посоветовала мне вернуться к Умме, но я не знала зачем. Я не хотела застревать дома с человеком, который погрузился в море горя так глубоко, что уже видел его дно. Она едва попробовала