возможным для большинства вопросов, представляющих интерес для разведывательного сообщества, особенно вопросов широкого политического или стратегического значения, касающихся намерений другой страны. Конечно, это возможно чаще, чем делается, и расширение использования научных методов в политических, экономических и стратегических исследованиях заслуживает всяческого одобрения. Но факт остается фактом: доминирующий подход к анализу разведданных неизбежно совершенно иной. Это подход историка, а не ученого, и такой подход создает препятствия для точных выводов о причинно-следственных связях.

Процедуры и критерии, которые большинство историков используют для установления причинно-следственных связей, менее четко определены, чем у ученых.

Цель историка - создать из изучаемых им событий единое целое. Его способ сделать это, как я предполагаю, заключается в поиске определенных доминирующих концепций или ведущих идей, с помощью которых можно осветить факты, проследить связи между этими идеями, а затем показать, как подробные факты стали понятными в свете этих идей, построив "значимое" повествование о событиях изучаемого периода.

 

Ключевыми идеями здесь являются связность и повествовательность. Это принципы, которые направляют организацию наблюдений в значимые структуры и модели. Историк обычно наблюдает только один случай, а не модель ковариации (когда две вещи связаны так, что изменения в одной из них связаны с изменениями в другой) во многих сопоставимых случаях. Более того, историк наблюдает одновременные изменения стольких переменных, что принцип ковариации обычно не помогает разобраться в сложных взаимосвязях между ними. С другой стороны, повествовательная история предлагает способ организации сложного комплекса наблюдений историка. Историк использует воображение, чтобы построить связную историю из фрагментов данных.

Аналитик разведки, использующий исторический метод анализа, по сути, является рассказчиком. Он или она строит сюжет на основе предыдущих событий, и этот сюжет затем диктует возможные концовки неоконченной истории. Сюжет формируется из "доминирующих концепций или ведущих идей", которые аналитик использует для постулирования схем взаимосвязей между имеющимися данными. Аналитик, конечно, не готовит художественное произведение. Воображение аналитика ограничено, но, тем не менее, воображение задействовано, поскольку существует практически неограниченное разнообразие способов организации имеющихся данных для создания содержательной истории. Ограничениями являются имеющиеся доказательства и принцип связности. История должна образовывать логически последовательное целое и быть внутренне согласованной, а также соответствовать имеющимся данным.

Признание того, что исторический или нарративный способ анализа предполагает рассказ связной истории, помогает объяснить многочисленные разногласия между аналитиками, поскольку связность - понятие субъективное. Она предполагает наличие некоторых предварительных убеждений или ментальной модели о том, что с чем сочетается. Что еще более важно для данного обсуждения, использование связности, а не научного наблюдения в качестве критерия для оценки истины, приводит к предубеждениям, которые, предположительно, в той или иной степени влияют на всех аналитиков. На суждения о связности может влиять множество посторонних факторов, и если аналитики склонны отдавать предпочтение определенным типам объяснений как более связным, чем другие, они будут предвзято относиться к этим объяснениям.

 

Предвзятое отношение к причинно-следственным объяснениям

Одно из предубеждений, связанных с поиском согласованности, - это тенденция отдавать предпочтение причинно-следственным объяснениям. Согласованность подразумевает порядок, поэтому люди естественным образом выстраивают наблюдения в регулярные схемы и взаимосвязи. Если закономерность не прослеживается, то первая мысль, которая приходит в голову, - это то, что нам не хватает понимания, а не то, что мы имеем дело со случайными явлениями, не имеющими цели или причины. В крайнем случае, многие люди приписывают события, которые они не могут понять, Божьей воле или судьбе, которая каким-то образом предопределена; они сопротивляются мысли о том, что результаты могут определяться силами, которые взаимодействуют случайным, непредсказуемым образом. Люди вообще не приемлют понятия случайности или хаотичности. Даже игроки в кости ведут себя так, как будто они в какой-то мере контролируют исход броска костей.106 Распространенность слова "потому что" в повседневном языке отражает человеческую тенденцию к выявлению причин.

Люди ожидают, что закономерные события будут выглядеть закономерными, а случайные - случайными, но это не так. Случайные события часто выглядят закономерными. Случайный процесс подбрасывания монеты шесть раз может привести к шести последовательным выпадениям голов. Из 32 возможных последовательностей, возникающих в результате шести подбрасываний монеты, лишь немногие выглядят "случайными". Это объясняется тем, что случайность - свойство процесса, который генерирует получаемые данные. В некоторых случаях случайность может быть продемонстрирована с помощью научного (статистического) анализа. Однако события почти никогда не воспринимаются интуитивно как случайные; почти в любом наборе данных можно найти очевидную закономерность или создать связное повествование из любого набора событий.

Из-за потребности навязать порядок своему окружению люди ищут и часто верят, что находят причины того, что на самом деле является случайными явлениями. Во время Второй мировой войны жители Лондона выдвигали множество причинно-следственных объяснений для картины немецких бомбардировок. Такие объяснения часто определяли их решения о том, где жить и когда укрываться в бомбоубежищах. Однако послевоенная экспертиза показала, что кластеризация бомбовых ударов была близка к случайному распределению.

Предположительно, немцы планировали целенаправленную картину, но цели менялись со временем и не всегда достигались, так что в итоге бомбовые удары были почти случайными. Лондонцы сосредоточили свое внимание на нескольких группах попаданий, которые подтверждали их гипотезы о намерениях немцев, а не на множестве случаев, которые их не подтверждали.

Некоторые исследования в области палеобиологии, похоже, иллюстрируют ту же тенденцию. Группа палеобиологов разработала компьютерную программу для моделирования эволюционных изменений видов животных с течением времени. Но переходы от одного временного периода к другому не определяются естественным отбором или каким-либо другим регулярным процессом: они определяются генерируемыми компьютером случайными числами. Закономерности, созданные этой программой, похожи на закономерности в природе, которые пытаются понять палеобиологи. Гипотетические эволюционные события, которые, как кажется интуитивно, должны иметь четкую закономерность, на самом деле были порождены случайными процессами.

Еще один пример навязывания каузальных объяснений случайным событиям взят из исследования, посвященного исследовательской практике психологов. Когда результаты эксперимента отклонялись от ожидаемых, эти ученые редко объясняли это отклонение дисперсией в выборке. Они всегда могли придумать более убедительное причинное объяснение расхождений.

F. Скиннер даже отметил подобное явление в ходе экспериментов с обучением голубей. Обычная схема этих экспериментов заключалась в том, что голуби получали положительное подкрепление в виде пищи всякий раз, когда клевали нужный рычаг в нужное время. Чтобы регулярно получать пищу, они должны были научиться клевать в определенной последовательности. Скиннер продемонстрировал, что голуби "учились" и следовали шаблону (который Скиннер назвал суеверием) даже тогда, когда пища выдавалась случайным образом.

Эти примеры говорят о том, что в военных и иностранных делах, где закономерности в лучшем случае трудно уловить, может происходить множество событий, для которых не существует достоверных причинно-следственных объяснений. Это, безусловно, влияет на предсказуемость событий