Шрифт:
Закладка:
– Я работал на ситцевой фабрике Альберта Хюбнера, в Москве. Я был коммерческим работником, но больше всего меня интересовала именно творческая часть. Я всегда любил лепить, рисовать, гравировать, моделировать. Художником, подобно твоим двоюродным братьям, я себя считать не могу, я все-таки чувствую себя ремесленником. И хотел бы иметь дом, наполненный мебелью, которую я бы сделал сам, картинами, рамы для которых я сделал бы, столами, для которых я бы выточил деревянные детали мозаики, всякими полезными и бесполезными предметами из дерева, которые бы просто получались из полена, наугад, как прикажет вдохновение.
Я родился 12 декабря 1878 года, будучи долгожданным ребенком. Ах, я был избалован! Каждый мой каприз поощрялся. Я получал самое большое удовольствие, когда делал что-нибудь руками, разные поделки. Отца часто не было, и я все время крутился около нашего старого садовника, который научил меня искусству наблюдения за растениями и ухода за ними. Поскольку он умел делать руками все, он научил меня пользоваться ножом, делать ловушки, придавать куску дерева форму животного, которое я потом с гордостью предлагал своим друзьям и родителям. Помню лето, проведенное на скромной семейной даче недалеко от Москвы: как мы бегали по лесу, ездили на охоту, рыбалку, ходили по ягоды, а потом и по грибы, я помогал собирать их маме… Как и вы с Эдуардом! Видишь ли, поэтому мне было так хорошо в Ивановском с вами.
Будучи французом из России, я поехал учиться в 1898 году в Версаль. Каким ослепительным был Париж того времени! Но ни за что на свете я бы не отказался вернуться в Россию, она, как и для вас, моя родина… моя страна. По возвращении я женился, и у нас родился сын, ты его видела. Я был очень молод. Я почти ничего не знал о той женщине, которая стала моей женой. Она была очаровательна, и я подумал, что этого будет достаточно, чтобы создать семью. На самом деле очень быстро стало очевидно, что наши характеры не совпадают. Мы стали все время ссориться, да и ее здоровье было хрупким. Она уехала жить в деревню, где я регулярно навещал ее, прежде всего, чтобы увидеть, как рос мой сын. Нас обоих это устраивало, и видимость счастья в нашей семье нам удалось сохранить.
Потом пришла война. Помнишь, мы познакомились в поезде… Я ехал с сыном домой, чтобы уладить свои дела перед мобилизацией. Это были сумасшедшие дни, все нужно было делать быстро, и все же воспоминания о нашей встрече, могу тебе сегодня сказать об этом честно, не покидали меня. Твое лицо осталось во мне запечатленным, наподобие духов, чей отпечаток ненавязчив, но верен, твое нежное присутствие сопровождало меня, пока все вкруг на большой скорости сливалось в один водоворот. Когда я закрывал глаза вечером, я видел твои черты. Я не знал, увижу ли я тебя когда-нибудь снова. Но и этого было вполне достаточно для моего скромного счастья.
Я сел на борт «Мосула» со всеми другими французскими призывниками 12 августа 1914 года… Из 17-го территориального пехотного полка, где я был рядовым 2-го класса, я вышел капралом, а затем в 1916 году сержантом я был направлен во французскую военную миссию вместе с русскими войсками во Франции, где я затем стал адъютантом. Владея французским языком так же свободно, как и русским, я был полезен как переводчик и, таким образом, сохранял прочную связь с Россией. Там же я познакомился со многими французами из России. Общение между нами было очень теплым. Меня определили в походный батальон 1-й русской бригады, и я, без сомнения, мог бы остаться там, если бы по окончании двадцатиоднодневного отпуска в России, в мае 1917 года, не был откомандирован в военную миссию к французам в качестве переводчика. Я смог увидеться с женой и, самое главное, с сыном после трех лет отсутствия! Как изменился за это время мир! У нас с женой сохранилось сердечное взаимопонимание, хотя после этих лет разлуки мы чувствовали себя еще более далекими друг от друга. Митя, напротив, прыгнул мне на шею, видеть его таким преображенным, уже почти молодым человеком, было подлинной радостью. Я наконец-то смогу помогать ему с учебой, разговаривать с ним, видеть, как он растет! Мое возвращение в Москву, несмотря на потрясения, которые переживала Россия, показалось мне благом, потому что сблизило меня с сыном… и с тобой.
Ты можешь не поверить, но, думаю, в глубине души ты уже это знаешь… ты никогда не покидала меня.
Серж останавливается и не сводит глаз с Иды, которая смотрит на него с бешено колотящимся сердцем. После минутного молчания он продолжает:
– Ты знаешь, в разгар боя, когда страх смерти, которую ты чувствуешь так близко, сдавливает твой живот и нужно идти в атаку, я крестился и тогда видел твое лицо, спрятанное глубоко в моем сердце, и твои глаза, такие глубокие, успокаивали меня, и помогали отстраниться от всего того, чем я жил там. Это все не было частью меня. На крохотный миг я тянулся к тебе, сквозь ночь, в которой рвались снаряды, за пределы границ, вдаль от врагов, и твое незримое присутствие давало мне смелость для боя, потому что я знал, что ты защитишь меня. Может, на самом деле ты меня уже и забыла? Одного факта твоего существования на земле, как если бы я увидел ангела, было достаточно, чтобы я мог восстановить силы. Тем, что я сегодня жив, я обязан тебе, понимаешь?
Серж бросает взгляд на Иду; на ее губах появляется улыбка.
– Я вернулся к своей московской жизни. С середины июля на протяжении нескольких месяцев я отвечал за досмотр
