Шрифт:
Закладка:
Коммунистическая группа в итоге окончательно разваливается и уступает место комитету по восстановлению, состоящему из Садуля и еще четырех человек. «Тем участникам группы, которых насильно отчисляют из его рядов (среди них и Паскаль), остается только спросить себя, в какую категорию им теперь надлежит себя отнести: невежды они или преступники». Что касается «коммуны», в которой Паскаль жил в братском согласии со своими «товарищами», то оттуда он съехал, отчасти из-за того, что у него там начали пропадать личные вещи: сначала пара брюк, потом пальто. «Это душераздирающе, я предпочитаю не думать об этом. В среде “товарищей” это уж слишком…» Вторая причина, по которой он решил съехать, – царивший там холод: «Мы, конечно, топили, но удержать тепло там было просто невозможно. Я, например, как-то всего на мгновение отложил бритву, – рассказывал он, – и, пока я пошел и проглотил четыре-пять чашек кофе, она заледенела».
Паскаль заключает: «Как мелочна и отвратительна вся эта жизнь! В самом деле, и я всегда это говорил, есть большевизм доброго русского народа, преданного, убежденного, даже наивного, идеалистического, а есть политика марксистского, интеллигентского, дипломатического, беспринципного ЦК… К счастью, обычно ей занимаются люди бесконечно умелые и даже хорошие. Чаще всего она поэтому совпадает с большевизмом масс». Серж кивает. Паскаль живет скудно, работает весь день допоздна и по возвращении съедает немного холодной очищенной пшеницы. Изолированный почти от всех своих «товарищей», он тем не менее продолжает собирать заметки для статей, которые, прежде всего, служат для лучшего познания коммунистической России. Верный себе, он живет в соответствии со своими убеждениями. Это вызывает уважение Сержа. Когда они пересекаются, между двумя мужчинами с такими разными взглядами всегда царит доверительная сердечность. Что же касается его мнений и их последовательности… Однажды Паскаль с гордостью рассказал ему об отмене смертной казни 13 января, признав при этом, что узнал от секретаря статистического отдела, что «за день до этого декрета об отмене мы расстреляли 2000 человек!». И тут для него нет ни малейших противоречий.
Летом кузены часто отправляются на рыбалку, которая доставляет их племяннику не меньше удовольствия, чем им самим. Эдуард оказывается очень ловким и может молчать часами, если того требует долгое ожидание поклевки рыбы. А вот шахматами, к которым его пытается приобщить дядя Сережа, он интересуется мало. У него маленькая головка ангела с белокурыми кудрями, чудесные светло-голубые глаза его матери, ее тонкая и живая фигура. Но на самом деле он озорной, а своим целомудренным видом с удовольствием и умело пользуется, и благодаря этому сорванцу удается всякий раз избегать подозрений и наказаний, которые должны были бы обрушиваться на него, вслед за шалостями, которые он любит проделывать не только со своей семьей, но и с соседями. Мальчик подружился с детьми, которые живут в округе. Ида позволяет ему свободно играть с ними и не беспокоится. Мать считает, что в такой непростой жизненной обстановке игры с друзьями совершенно необходимы и помогут сполна компенсировать все тяготы.
В конце июля до них доходит известие о том, что конвой будет организован в сентябре. На этот раз Ида с Эдуардом числятся в списке. Вариантов нет. Придется уезжать. Ей и без того тяжело покидать русскую землю, а тут еще и любовь, возникшая между ней и Сержем, делает перспективу этого отъезда еще более тягостной. Благодаря многочисленным связям и стараниям, она все-таки получает письмо от Эрнеста. Кажется, он очень хочет их разыскать. Ждет их. Считает каждый день, прожитый в разлуке. Он говорит совсем как тот Нестя, которого она так не хотела отпускать из Москвы, но было это очень давно… Ида вынуждена признаться себе в том, что ничего подобного к нему больше не испытывает. Внимательная забота Сержа, его нежность, ласки и стремления теперь наполняют ее сердце. Конечно, он и сам женат, и они еще ни разу не обсуждали, какое будущее возможно у этих отношений. Будто бы пришло время перевернуть страницу их напряженного и страстного совместного выживания: все это должно будет оставаться за скобками, а дальше каждый займет свое место в мире без войн и революций, в мире, который ждет их где-то еще, который Ида не может себе представить, и она даже не уверена, что хочет в нем оказаться.
Когда Серж рассказывает Иде о предстоящем отъезде, он останавливается только на практических деталях: документах, багаже, еде. Поездка скорее всего, будет долгой. В это время они избегают смотреть друг на друга, ее отъезд не обсуждается. Объятия влюбленных становятся все более интенсивными, глубокими, почти отчаянными. Времени у них больше нет: это время, открывшееся им в бездне настоящего, где они так счастливо жили, убегая и от прошлого и от будущего, это время вдруг заняло свое место в ходе событий. Однако они ничего не говорят, каждый понимает, что им придется пройти через горнило разлуки, одиночества, расстояния, чтобы испытать реальность своих чувств. Они молчат об этом вплоть до того дня, когда, уже на перроне вокзала, Серж наклоняется вдруг к Иде и спрашивает ее: «Ты меня дождешься? Могу ли я просить у тебя обещание нашей новой встречи, когда мы сможем свободно быть вместе?» и Ида, в порыве, который она не может сдержать, кивает и бросается в его объятия. Да, это желание созрело, оно успело созреть. Пройдет столько времени, сколько необходимо, но в итоге она будет принадлежать ему, а он – ей, ни от кого ничего не скрывая.
«Но факт остается фактом: время создания духов и мыла с тонким ароматом осталось далеко позади… Речи о любви, женственности и соблазнении сегодня больше нет, она идет лишь о делах человеческих во всей их дикой, невообразимой жестокости: о том, как выпустить на поле боя саму смерть»
Когда 3 сентября 1920 года поезд трогается, вся семья окружает Сержа на перроне. Ида чувствует, что часть ее самой кричит «нет», она не хочет уезжать, не хочет бросать семью, эту землю, которую любит, и Сержа… Эдуард высовывается из окна и, пристально глядя на своих тетушек и дядьев, спрашивает, когда же он их снова увидит. В ответ – тишина, и в нем вдруг зарождается нечто. Это обещание, данное самому себе: «Однажды я вернусь!»
Поезд медленно уходит. Так начинается долгое путешествие во Францию, путешествие, которое продлится несколько недель. После строжайшей проверки на финской границе колонна беженцев останавливается в лагере в Териоках, где люди ошеломлены оказанным им приемом: свобода,
