правителя. Теперь нападение на любое русское княжество было равносильно объявлению войны монголам. Призрак их непобедимого войска, словно великая стена, отгородил Русь от Европы, защитил ее границы. Иначе, писал историк Л. Н. Гумилев, Русь бы «ожидала судьба Византии, захваченной в 1204 году крестоносцами и разграбленной до нитки. Организованные рыцарские армии, с латной конницей и арбалетчиками, настолько превосходили раздробленные дружины русских князей, что выиграть можно было одну-другую битву, но не длительную войну. А такая война была неизбежна, потому что папа объявил Крестовый поход против православия» («Древняя Русь и Великая степь», 1989).

Впоследствии князь Александр был причислен к святым земли Русской. «Знаменитые подвиги за веру и землю на западе доставили Александру славную память на Руси, сделали его самым видным историческим лицом в нашей древней истории от Мономаха до Донского», – писал историк С. М. Соловьев. Он был «защитник и спаситель Руси», лаконично сказал академик Д. С. Лихачев. В 1724 г. по повелению императора Петра Великого мощи святого князя были торжественно перенесены в Санкт-Петербург, в Александро-Невский монастырь (ныне – лавра), основанный в 1710 г. в память о Невской битве.

О, злее зла честь татарская!

1245 г.

В дни сражений Александра Ярославича с небольшими отрядами шведов и тевтонских рыцарей Русь уже была разгромлена монгольской ордой. Злее зла было это бедствие.

Войска Батыя, внука Чингисхана, в конце 1237 г. вторглись в пределы Рязанского княжества. Разбив армию местного князя Юрия Игоревича, громадное монгольское войско (его численность составляла 150 тысяч человек) захватило Рязань. Началось поголовное истребление ее жителей. И мирные горожане, и воины, «все как равные пали, все одну чашу смертную испили», писал летописец.

7 февраля 1238 г. пал Владимир, столица другого княжества. Множество горожан, включая княжескую семью, были в тот день заживо сожжены в Успенском соборе. Пролетев по северо-восточным русским городам, словно тучи стрел, монголы все их превратили в руины: Ростов, Углич, Ярославль, Дмитров, Тверь. Всюду «текла кровь христианская как река сильная!». В марте была разгромлена и дружина великого князя Владимирского Юрия Всеволодовича. Из отрубленной головы князя монголы сделали чашу для питья.

Князь Михаил Черниговский перед ставкой Батыя.

Художник В. С. Смирнов. 1883 г.

Тело Руси было исколото монгольскими стрелами. Последняя целила в сердце. Осенью 1240 г. враги подошли к стенам Киева. До тех пор еще ни один город не спасся, когда его атаковала монгольская рать. Погиб и стольный град Киев. Кульминацией штурма стало 6 декабря 1240 г., когда под ударами монгольских стенобитных орудий рухнула Десятинная церковь, где укрывались множество людей. Затем монголы, вестники смерти, направились на Юго-Западную Русь, в Волынскую и Галицкую землю. «И не было во Владимире (Волынском) никого, кто бы остался жив», – записал летописец.

Лишь отдельные области Руси были чудом спасены от нашествия. Например, в 1238 г., не дойдя всего ста верст до Новгорода, монголы вдруг повернули назад, не забрав у юного князя Александра Ярославича ни города, ни его жизни. Однако и эти области стали безропотно платить дань монголам. Мертвенное оцепенение охватило тогда разоренную Русь.

Чтобы на русских землях поддерживался какой-то порядок, монголы назначили им нового правителя – провозгласили великим князем Владимирским Ярослава Всеволодовича, брата убитого ими Юрия Всеволодовича. За этим назначением пожилому князю пришлось поехать в низовья Волги, в город Сарай-Бату. Ведь отныне русский великий князь становился «служилым человеком» – слугой монгольского государя, которому поручалось управлять вверенной ему территорией. Он должен был приехать к хану и получить у него ярлык на княжение.

Система управления, созданная монголами, писал российский историк М. Я. Геллер, «ничем не напоминала, например, турецкого ига на Балканах. Монголы нигде в завоеванных землях не оставляли гарнизонов – что было невозможно в связи с их малочисленностью. Они всюду сохраняли местную власть» («К началу. История Российской империи», 1996). Но эта власть теперь была такой же призрачной, как и благополучие героя греческого предания Дамокла. Злее зла была честь монгольская! Поездка в ханскую ставку, без чего власть было не получить, оказывалась так же опасна, как вылазка в логово лютого зверя. Много князей русских сложили голову свою на чужбине – в одной из монгольских столиц, где случайный проступок или чей-то коварный навет неизбежно навлекали смерть. И все-таки они ехали туда, порой жили годами, добиваясь ханской милости, интригуя, чтобы получить «земельку» себе – «отчину».

Столиц было две, ближняя и дальняя. Основанный в 130 километрах к северу от современной Астрахани Сарай-Бату, столица Золотой Орды, и Каракорум, столица всей Монгольской империи. От Владимира до Сарая было 1250 километров, а до Каракорума – 4500 километров.

В Сарае правил Батый; в Каракоруме было междуцарствие, монгольский трон занимала Туракина (Дорегене), вдова Угэдэя. Сын Всеволода Большое Гнездо, Ярослав, поехал в Сарай-Бату и был милостиво принят – объявлен великим князем всея Руси (руины Киева также были отданы ему). Вернувшись на Русь, он не стал восстанавливать Киев, а уехал к себе во Владимир, показывая, что этот город теперь – столица Руси.

Впрочем, уже перед приходом монголов Киев переживал упадок. Три княжества боролись тогда за то, чтобы главенствовать на Руси, истощая себя в этой борьбе (что и помогло монголам, сломавшим Русь, как ломят связку веток – по прутику). Эти княжества были Владимиро-Суздальское, Галицко-Волынское, Черниговское. Три отпрыска «большого гнезда» Рюрика, по сути, три брата, пусть и состоявшие в очень далеком родстве, правили этими землями: Ярослав Всеволодович, Даниил Галицкий и Михаил Черниговский.

В 1245–1246 гг. в Сарай были вызваны все трое, и они в разные сроки явились. Прежде чем предстать перед Батыем, каждый должен был очиститься – пройти между двумя огнями и поклониться на юг – тени Чингисхана. Наконец, увидев Батыя, каждый был обязан пасть на колени. Для Ярослава, успевшего понравиться хану, это была знакомая церемония. Он проделал ее с той же машинальной привычкой, с какой, наверное, перекрещивался.

Для Даниила Галицкого (1201/1204—1264) все это была лишь церемония. Он умел ладить и с языческой Литвой, и с католической Польшей, поладил и с ханом. Гордый галичанин во всем выказывал ордынцу преданность, и это понравилось хану, он даже проявил уважение к Даниилу. Ипатьевская летопись сообщает, что хан спросил князя: «Пьешь ли ты наши напитки – черное молоко и кумыс?» Тот отвечал: «До сих пор не пил, но сейчас я сделаю все, что ты прикажешь, и выпью их». Тогда хан милостиво разрешил ему пить вино, сказав, что он теперь «один из наших».

Вот только обласканный ханом Даниил, как сообщил Иоанн, епископ Холмский (XIII в.), один из составителей Галицко-Волынской летописи, воскликнул на обратном пути: