«Бедный ты мой мальчик. Не нужно, чтобы слезы смывали лекарство». Затем, спохватившись, она добавляет: «Чертова смерть».

«Не смерть меня так сильно беспокоит, – я ловлю себя на том, что говорю вслух, – а страдание».

«Твоего отца?»

«Да».

«На днях я расскажу тебе свою историю о смерти», – говорит она, оттягивая мое нижнее левое веко вниз и накладывая на него слой мази. Это очень больно. Она нежно гладит меня по голове, пока я моргаю, пытаясь прогнать боль.

«Спасибо», – говорю я с закрытыми глазами, когда она заканчивает.

«О боже, не благодари меня. Хотела бы я, чтобы все мои пациенты были похожи на тебя».

Она уходит к своей койке. Я жду, пока смогу открыть глаза и ясно видеть, затем возвращаюсь к вину и книгам. Если не считать храпа, в убежище царит тишина.

Мария входит в комнату и ставит у моих ног большой медный таз, наполненный водой. Она пахнет эвкалиптом. Ее улыбка выводит меня из задумчивости. Я улыбаюсь в ответ.

Она садится напротив меня на табурет и опускает мои ноги в таз. Вода холодная.

«Разве вода не должна быть теплой?» – спрашиваю я.

«Ты слишком многого просишь для того, кто получает это бесплатно».

«Простите».

Она улыбается: «Ты слишком серьезен. Холодная вода работает лучше. Доверься мне».

Она кладет мои ноги к себе на колени, проводит костяшками пальцев по пяткам. Я опускаюсь на диван, чувствую, как ее большие пальцы массируют нижнюю часть моей левой ступни. За последние четыре месяца мои ноги пронесли меня через всю Индию, а теперь и Испанию. Самое большее, что я для них сделал, – это менял носки. Мария обращается с ними, как со стопами святого.

«Я прошла пешком более двух тысяч километров, – говорит она. – По пути один человек помассировал мне ноги в приюте. К тому моменту я так устала, была так вымотана. Это было именно то, что нужно. Когда я приехала сюда, я знала, что тоже буду делать это».

«А когда вы вернетесь в Голландию?»

«То что?»

«Будете делать там массаж ног?»

Она немного печально качает головой: «Это другая культура. Ты знаешь, когда я только переехала туда, мне было трудно. Я латиноамериканка, во мне горит огонь».

Ее большие пальцы глубоко вдавливаются, двигаются маленькими кругами. Я чувствую щекотку, потом это проходит.

«Люди в Голландии слишком спокойны. Сдержанны. В нашей культуре, в латинской культуре, мы прикасаемся ко всем – это естественно. Но там люди этого не понимают. Когда я только начала жить там, женщины думали, что я заигрываю с их мужьями. Мужчины тоже так думали. Но семья моего мужа была понимающей и замечательной».

Я сажусь. «Вам пришлось измениться, чтобы вписаться в обстановку?»

Она замолкает, обхватывая ступню ладонями. «Нет, это им пришлось научиться принимать меня».

Я откидываюсь назад: «Хорошо».

«Я меняюсь только ради себя, как я менялась на Камино. Теперь я испытываю сильную любовь к другим, даже к незнакомцам. Вот почему сегодня я массирую твои ступни».

«А ваш муж тоже изменился?»

«Забавно, что ты спрашиваешь. Знаешь, когда мы были в Венесуэле, он летал в Штаты играть в гольф. Выбирал только лучшие поля. А теперь, – она наклоняет голову к двери, – он чистит туалеты для паломников – для людей, которых никогда раньше не встречал. И ты спрашиваешь, изменился ли он».

Я ничего не говорю. Те раны, воспоминания, боль, которую принесли мне все те места, где я побывал на своем пути сюда, – все это смывается движениями рук этой женщины. Я закрываю глаза, слушаю плеск ее рук в воде, чувствую, как они нежно гладят мои ноги. Какое-то время я плыву по течению.

Когда я открываю глаза, мне кажется, что я вернулся откуда-то издалека. Мария сидит на табурете: спина прямая, глаза закрыты, руки массируют мои ступни. Окно открыто. Легкий ветерок треплет белый топ на ее смуглой коже. Она медленно открывает глаза.

«Это было то, что нужно», – говорю я.

Она кивает, и я понимаю, что она знает.

Я подаюсь вперед: «Кто массирует ноги вам?»

Она смеется: «Я предпочитаю отдавать. Когда я отдаю, я получаю гораздо, гораздо больше».

Мы слышим подъем чьих-то шагов на лестнице. Они затихают, а затем человек спускается вниз.

«Мне нужно идти», – говорит Мария и убирает мои ноги со своих колен.

Я шумно вздыхаю. Я не хотел этого, это просто вырвалось само собой. Она хватает таз, идет к двери, останавливается. Она поворачивается ко мне лицом. «Ты будешь хорошо спать сегодня ночью», – говорит она.

Я улыбаюсь: «Да».

Она выключает свет в коридоре и спускается вниз. Я остаюсь на диване. Ветерок приятно и прохладно обдувает мои влажные ноги.

День тридцатый

Приют в Вильяфранке состоит из больших коричневых брезентовых палаток армейского образца, установленных на вершине небольшого холма, откуда открывается вид на город. Внутри есть бар и спальная зона с двухъярусными кроватями. Пол выложен частично из сухой глины, частично из плоских камней. Я нахожу Кэт сидящей снаружи в шезлонге и наблюдающей за заходящим солнцем. На небе плывут облака в виде красных мягких разводов.

Я бросаю свой рюкзак под сушащееся белье и присоединяюсь к ней.

«О, привет, – она приподнимается. – Где ты был?»

Это был долгий день, полный пропущенных желтых стрелок, беспорядочного блуждания по полям и довольно эффектного падения с холма в кусты.

«Я выбрал живописный маршрут». Я жду, пока она поприветствует проходящего паломника, затем спрашиваю: «У вас есть с собой аптечка? У меня в большом пальце застряла заноза».

«Господи, как ты умудрился?»

Я бросаю взгляд на свои испачканные грязью брюки и ботинки, затем на нее. «Долгая история».

Она надевает очки, осматривает мой большой палец и вынимает занозу иглой из своего набора. Так приятно, когда о тебе заботятся. Например, делают массаж ног. Чтобы получить полное представление о Камино, мы договорились время от времени идти поодиночке, но все равно я с нетерпением ждал встречи с ней. Она становится такой же частью моего путешествия, как и желтые стрелки. Каждая из них, кажется, заземляет меня, как бы давая понять, что я на правильном пути. Она осторожно протирает мою руку йодом.

Я указываю на замок недалеко от въезда в город. С занавешенными окнами, ухоженным газоном и покатой крышей, покрытой новенькой серой черепицей, он больше похож на дом аристократа, чем на крепость.

«Хотите туда сходить?»

«Там кто-то живет, – говорит она. – Кажется, известный композитор».