были участниками наиболее интересных и трудных операций этой короткой, но суровой войны. Прорыв линии Маннергейма, штурм Выборга…

Война оказалась совсем не такой легкой, как нам представлялось после триумфального освободительного похода в Западную Белоруссию и Западную Украину.

Уже в первые недели войны был тяжело ранен Владимир Ставский, убит Михаил Чумандрин, пропали без вести Борис Левин и Сергей Диковский.

В нашей армии работали Евгений Петров, Долматовский, Бялик, Корольков, Гитович, Лифшиц. К нам из Ленинграда, из политуправления, часто приезжали Николай Тихонов, Виссарион Саянов, Александр Твардовский, Сергей Вашенцев. Мы поддерживали связь с газетами более северных направлений, где работали Горбатов, Фиш, Френкель, Богданов, Сурков, Безыменский, Прокофьев.

Связь была недостаточной. О том, что делают наши товарищи, мы узнавали только по их армейским газетам.

Первый, кто заговорил о необходимости лучшей связи, об обмене опытом, «чувстве локтя», был наш вожатый, локафовский старшина Всеволод.

Он был с Соболевым и Кумачом во флоте. Проводил там огромную работу. Как писатель, журналист, агитатор, политработник. Это была его стихия. Это была новая страница его боевой деятельности, начавшейся в годы гражданской войны.

И он чувствовал ответственность не только за себя, а за всех нас. Он нашел время приехать к нам в 7-ю армию. Он писал нам и длинные и короткие письма, похожие на рапорты, на боевые донесения. Подобные «военизированные» письма он писал даже родному сыну. Он хотел, чтобы каждая локафовская огневая точка работала в полную силу.

И в то же время он чутко следил за судьбой каждого товарища.

У меня сохранилось одно из его писем той поры:

«7/II 1940

Кронштадт. Д. флот.

А. Исбаху

Действ. армия

Привет, Саша!

Рад был получить от тебя живую весточку. Мы, флотская группа писателей, старались с первых дней установить контакт с ЛВО, с писателями армии. К сожалению, товарищи там туговаты… Написать в Кронштадт ленятся… Вникнуть в огромную работу Б. флота — не умеют. Буду надеяться, что ты по-партийному поймешь важность связи флота и армии; будешь, при случае, читать наш «Кр. Балт. флот», писать нам… Сумеешь по-знаменски, живо внедрить эти же мысли и др. товарищам по газетам ЛВО. Неск. раз видел С. Вашенцева, — но он как-то не установил контакта, живого, простого, фронтового… Написать неск. строк, позвонить, дать знать о писателях-фронтовиках, — все это не умеют они сделать… Один В. Ставский, знающий войну, сумел откликнуться и в первые дни войны, раненный, прислал мне в Кронштадт письмецо, — в дни, когда мы как раз дрались довольно крепко… Я очень хотел бы, чтобы между фронт, писателями была крепкая связь, спайка, обмен опытом, мыслями… Мы видим уймищу вещей, надо о них глубоко и верно писать, докладывать народу, партии. Не ленитесь писать друг другу, узнавать: где сосед, что у него. Вот этого и не хватает ряду товарищей.

У нас 3/II проведено совещ. 20-ти писателей Б. флота. — Проверили работу, ее форму. Итоги отличные. В. Совет Б. фл. выносит благодарность в приказе. Наша тройка — я, Лебедев-Кумач, Соболев — сделала до 70 индив. выступлений, вечера, статьи, очерки, стихи, юмор, радиоречи, инструктаж, работа с молодыми, закр. письма в «Правду», в наркоматы и пр. и пр. Есть и литерат. итоги: нек. сборники, пьески, репертуар…

На лев. фланге у вас морские отряды. Съездите к ним, познакомьтесь, опишите. Непрестанно крепите идею контакта армии и флота. Дайте обзоры флотск. газеты. Мы дадим о ваших.

Впечатлений боевых много… Все время в частях, на передовых мор. аэродромах, точках… В бл. дни едем в Таллин и Либаву. К 20—25/II тронемся на сев. участок фронта: Мурманск, Петсамо… Пиши! Привет Вашей газете от всей балтфлот. писат. группы! Долматовскому и Е. Петрову привет! — от меня, Леб.-Кумача и Соболева.

Жму руку.

Вс. Вишневский.

Постарайся точно выяснить судьбу Б. Левина и Диковского… Они «пропали без вести»… Надо найти тех, кто был с ними, точно все узнать… Это плохо, что писатели ЛВО так толком о своих боевых товарищах до сих пор активно не разузнали… Есть же полит. органы, особ. органы и пр. Узнайте! Надо обо всем этом, о товарищах написать.

В.»

Таких писем было немало. В них, как в капле воды, отражалась вся кипучая деятельность Всеволода Вишневского, его беспокойный, волевой характер, его партийность и его чуткость, его хозяйская забота о деле и о людях…

В первые годы Отечественной войны на Северо-Западном фронте мы не раз получали подобные же письма из блокированного Ленинграда, где доблестно воевал Всеволод Вишневский.

В самые тяжелые дни блокады Ленинграда, перегруженный десятками дел в политуправлении Балтфлота и Ленинградского фронта, в газетах, в театрах, выступающий ежедневно на заводах, больной, изможденный, он не забывает об армейских товарищах. Он поддерживает с нами связь, он присылает нам во фронтовую газету свои записи о Ленинграде. Он пишет нам и о мужестве, о «духовной силище» питерских рабочих-кировцев, и о первом исполнении Седьмой симфонии Шостаковича. Он дает нам советы в нашей работе и просит держать с ним постоянную связь. Он рассказывает о боевой работе писателей Ленинграда: Николая Тихонова, Анатолия Тарасенкова, Веры Инбер, Александра Крона.

Его письма бодрят и вдохновляют нас. От них веет душевной чистотой, верой в победу, любовью к своему народу.

Писатель-воин-большевик всегда был верен себе, всегда был лицом к огню.

В сорок четвертом году войска нашего фронта вышли к Балтийскому морю. В городе Кёзлин мы встретились с писателями Балтфлота, с Всеволодом Вишневским и обнялись по-братски. Позади были тяжелые первые годы войны. Позади была блокада Ленинграда. Впереди — Берлин.

Федор Панферов

1

Фурманов отложил какую-то пухлую рукопись, снял очки и сказал мне задумчиво:

— Да… писатель из него может выйти любопытный. — И, заметив мое недоумение: — Был у меня, Сашко, сейчас интересный человек. Из самой глубинки. Не нашим проповедникам чета. (Разговор происходил в бурные дни нашей борьбы с родовским руководством ВАПП.) Панферов. Федор. Разве я тебе не говорил о его рукописи?.. «Огневцы»… В делах теоретических и склочных он еще не понаторел. А деревню знает прекрасно. И писать о ней может. Не слыхал? Панферов, Федор Иванович.

Нет. Это имя мне ничего не говорило. Фурманов часто рассказывал мне о своих «литературных находках». По обязанности редактора Госиздата и секретаря МАПП, он читал много рукописей начинающих писателей. Относился к ним требовательно, придирчиво. Но как же он радовался каждому истинному «зернышку», каждой искре таланта!

— Надо его как-нибудь затащить на Нащокинский[6]. Или, может, к старику на Пресню. Пусть там почитает.

Но чтоб попасть на Пресню к Серафимовичу или на Нащокинский