Власть тем временем продолжала демонстрировать пренебрежение к либеральной общественности: был запрещен намеченный на 25 ноября 1915 г. съезд военно-промышленных комитетов, земств и городов. На совещании по этому поводу у Рябушинского в декабре тот высказывался даже за самороспуск всех организаций, но не получил поддержки со стороны участников несостоявшихся съездов{373}.

В начале 1916 г. Рябушинский тяжело заболел. У него открылся туберкулез — болезнь, сведшая в могилу его младшего брата Федора. «В последнее время, — сообщал начальник московской охранки 25 февраля 1916 г., — тяжелая хроническая болезнь председателя МВПК П. П. Рябушинского (горловая чахотка) обострилась в такой степени, что он не только лишен возможности принимать личное участие в деятельности комитета, но слабость и постоянное кровотечение из горла не позволяют ему выехать из Москвы. Тем не менее он старается руководить принятым на себя делом посредством письменных распоряжений»{374}.

Не имея возможности присутствовать на прошедшем в феврале 1916 г. в Петрограде II съезде военно-промышленных комитетов, он послал в его адрес приветственную телеграмму, пожелав «побороть то сильное противодействие, которое военно-промышленные комитеты встречают со стороны правительственной власти, не умеющей и не хотящей пользоваться общими силами»{375}. Главную надежду он возлагал на консолидацию предпринимательского класса, разъясняя в многочисленных циркулярах необходимость создания торгово-промышленного союза{376}. Весной 1916 г. Рябушинский отправился на лечение в Крым. Активность его поневоле упала, хотя и здесь он продолжал заниматься делами, разрабатывая, в частности, план финансово-экономического развития России после войны. Посетивший больного осенью 1916 г. С. А. Смирнов, заместитель Рябушинского по МВПК, нашел, что «в состоянии здоровья П. П. произошло значительное улучшение, он предполагает к 1 ноября выехать в Москву, возвратившись к общественной деятельности»{377}.

В ноябре окрепший лидер московской буржуазии действительно вернулся в первопрестольную, но отошел от непосредственного руководства военно-промышленным к Биржевым комитетами. Заседания МВПК, как и в период его отсутствия, продолжал вести Смирнов, от председательства в Биржевом комитете Рябушинский официально отказался, уведомив своего заместителя С. Н. Третьякова «о принятом мной решении сложить с себя обязанности председателя»{378}. Он был полон иных планов.

Рябушинского увлекла идея новой торгово-промышленной организации, решение о создании которой приняли мартовские 1916 г. съезды земств и городов. Весной его письменные воззвания не дали ощутимого результата, после возвращения дело сдвинулось с мертвой точки. В самый канун нового, 1917 г. в своем московском особняке Павел Рябушинский провел совещание представителей московского и провинциального делового мира, протокол которого, типографски отпечатанный, был затем разослан в предпринимательские организации{379}.

Обсуждались два основных вопроса — об организации предпринимательского класса и его участии и продовольственном снабжении в связи с явными признаками голода и мерами правительства, направленными на свертывание частной хлеботорговли и организацию хлебных заготовок на основе разверстки и твердых цен{380}. Было принято решение в 20-х числах января созвать торгово-промышленный съезд, на котором должна была конституироваться организация, объединяющая «главные разряды торговли и промышленности». Съезд должен был также поставить задачу развития частной предприимчивости в противовес казенному хозяйству и провозгласить, что «разрешение продовольственной проблемы возможно только при широком участии торгового класса».

Организационный комитет съезда под председательством Рябушинского наметил его открытие на 25 января. Тем временем недреманное полицейское ведомство приняло свои меры. 18 января московский градоначальник сообщил С. Н. Третьякову, что «запретил не только съезд, но и собрания, хотя и на частных квартирах, с указанной целью. Посему прибытие в Москву участников предполагавшегося съезда к указанному сроку представляется излишним»{381}.

Несмотря на запрет, хозяин особняка на Пречистенском бульваре принял у себя съехавшихся представителей ряда биржевых комитетов. С утра 25 января за домом было установлено «наружное наблюдение»; К 5 часам вечера продрогшие филеры насчитали 24 человека, вошедших в двери особняка. После этого жандармский полковник Казанский явился к хозяину и предложил собравшимся разойтись, потребовав передать ему визитные карточки присутствовавших. Рябушинский пояснил, что собрание «не имеет в виду заменить собой съезд», и вскоре гости покинули дом{382}.

Действия полиции стали своеобразным подтверждением одного из положений речи Рябушинского, восклицавшего; «Лишь чувство великой любви к России… заставляет безропотно переносить ежедневно наносимые властью, потерявшей совесть, оскорбления». По свидетельству полицейскою агента, присутствовавшего и на этом совещании, Рябушинский заявил, что «как бы правительство пи мобилизовало жандармов и городовых, ему это не поможет». Агент «из круга лиц, очень близких к П. П.», дополнительно сообщал, что тот намеревается «не позднее конца февраля явочным порядком созвать съезд в Москве»{383}.

В середине февраля он отправился в Петроград, где заручился поддержкой идеи съезда со стороны местных финансово-промышленных магнатов, но в правительственных кругах, как докладывал по возвращении 22 февраля, «съезд не вызывает сочувствия»{384}. Естественно, разразившиеся несколько дней спустя события в Петрограде Рябушинский воспринял с необыкновенным воодушевлением. 27 февраля оргкомитет съезда постановил выразить «поддержку Государственной думе в ее борьбе со старым правительством» и «немедленно образовать в Москве при городской думе особый комитет из представителей всех общественных организаций, кооперативов и рабочих и принять активное участие в деле освобождения страны от произвола властей»{385}.

Всероссийский торгово-промышленный съезд решено было созвать 19 марта. Казалось бы, с образованием Временного правительства можно было вздохнуть спокойно — власть перешла наконец в руки тех «облеченных доверием страны лиц», о которых хлопотал лидер московской буржуазии в 1915 г. Однако в обстановке всеобщей эйфории Рябушинский не утратил способности трезво оценивать события. У буржуазии появился противник гораздо более опасный, чем переживший себя царизм. «Безудержный прорыв народного гнева», от которого предостерегал он в своей речи на совещании в канун 1917 г., произошел, и последствия его были далеко не ясны.

Свою речь на съезде 19 марта лидер нового союза начал с призыва «к единству всех социальных сил» в ожидании Учредительного собрания, которому и предстоит решить вопрос о будущем страны. Поэтому Временное правительство он призывал «умеренно законодательствовать», предостерегал Рябушинский и «впечатлительные массы населения» от надежд на социализацию, национализацию земли и т. п. Он горячо отстаивал идею о преждевременности социализма для России, предстоящем ей долгом пути развития частной инициативы: «Еще не настал момент думать о том, что мы можем все изменить, отняв все у одних и передав другим, это является мечтою, которая лишь многое разрушит и приведет к серьезным затруднениям. Россия в этом отношении еще не подготовлена, потому мы должны еще пройти через путь развития частной инициативы»{386}.

Представители делового мира с восторгом восприняли речь своего лидера, но у «впечатлительных