– Я думаю, что ее важность сильно преувеличена.

– Как, должно быть, грустно у тебя на душе.

Карлотта улыбнулась.

– Подумай о вековой борьбе между мужчинами и женщинами. Наверняка ты согласна с тем, что мужчины обладают подавляющим большинством власти в нашем обществе. И, – продолжила она, – у нас есть только одна карта для игры с высокими ставками.

– Какая?

– У нас есть то, что им нужно. Это наш единственный источник власти над ними. – Элизабет опустила взгляд на свои руки, крепко сжатые на коленях. – Который они могут забрать, когда захотят, – пробормотала она, не сводя с них сурового взгляда.

Карлотта пристально посмотрела на нее, затем неуверенно усмехнулась.

– Ну да, но, если они не совсем порочны, им нужно наше согласие.

– Не стоит недооценивать число тех, кто, как ты выразилась, «не совсем порочны», – сказала Элизабет с оттенком горечи. Резко поднявшись, она собрала чайные принадлежности и отнесла их на кухню.

– Что случилось? – спросила Карлотта, следуя за ней.

Вместо ответа Элизабет принялась наводить порядок на кухонном столе. Ее руки дрожали, когда она мыла чайник.

– Я еще раньше почувствовала, что что-то не так. Пожалуйста, скажи мне, что случилось.

Элизабет опустила пригоршню столового серебра в горячую воду, чуть не ошпарив руку.

– Я бы предпочла перейти к другой теме, если ты не возражаешь.

– Как мы сможем стать близкими подругами, если ты настойчиво скрываешь от меня то, что тебя явно беспокоит?

Перегнувшись через кухонную стойку, Элизабет стиснула зубы.

– Кто сказал, что мы должны стать близкими подругами?

– Ну, я думала…

Она повернулась к Карлотте, ее лицо пылало.

– Ты вторглась в мою жизнь под предлогом того, что снимаешь студию наверху. Ты ничего не знала ни обо мне, ни о моем прошлом, ни о том, есть ли у нас что-то общее.

– Прости меня, но я думала…

– Есть только один человек, с которым меня связывает тесная дружба, и она томится в психиатрическом отделении больницы Белвью.

Карлотта встала.

– Мне казалось, между нами образовалось взаимное уважение, – холодно сказала она, но ее нижняя губа задрожала. – Но сейчас ты ясно дала понять, что я ошибалась. Я больше не побеспокою тебя, – схватив перчатки и сумку, она повернулась и вышла из комнаты.

Мгновение спустя Элизабет услышала, как за ней захлопнулась входная дверь. Некоторое время она стояла совершенно неподвижно, единственным звуком в комнате было тиканье настенных часов над раковиной. Затем ее ноги подкосились, и она опустилась на пол, ее тело сотрясали глубокие, судорожные рыдания.

Глава 24

В 1880 году Нью-Йорк был местом, где можно было удовлетворить практически любое человеческое желание: и греховное, и порочное. Развлечений было предостаточно – здесь были пивные, дешевые музеи, тату-салоны и цирки, кукольные представления «Панч и Джуди» и театры, предлагающие все, от Шекспира до бурлеска. Пороки всех видов были доступны и изобиловали. Вы могли утолить свой аппетит к азартным играм, выпивке, дракам или распутству в любом из тысяч заведений, предлагающих подобные развлечения. На Бауэри нередко можно было увидеть полдюжины салунов в каждом квартале. Возможностей для ставок было предостаточно: от салунов с играми в лото до уличных забав вроде трехкарточного Монте.

Десятилетием ранее в спортивном зале Кита Бернса терьеры сошлись с крысами в жестоком смертельном поединке. (По слухам, самая плодовитая из этих собак – фокстерьер по имени Джек Андерхилл, менее чем за двенадцать минут расправилась с сотней крыс в Секокусе, штат Нью-Джерси.) Зал был закрыт в 1870 году обществом по защите животных, созданным всего четырьмя годами ранее. Однако это не охладило аппетит людей к незаконным формам развлечений.

Наиболее сомнительные заведения располагались в центре города, многие на печально известной Бауэри, в то время как другие были разбросаны вдоль Бродвея. Некоторые из этих притонов беззакония пользовались завидным долголетием – игорный дом Джона Моррисси на Бродвее, 818, просуществовал более тридцати лет. Большинство публичных «адских» игорных были грязными заведениями, обслуживающими пьяниц, моряков и простофиль, а также ничего не подозревающих туристов. Самыми печально известными были притоны для драк на набережной Ист-Ривер. Любой, кто заходил в такое место, рисковал быть ограбленным, избитым, накачанным наркотиками или убитым.

Азартные игры также были доступны состоятельным людям в благородных особняках Парк-Роу. Обычно такие вечера сопровождались изысканными ужинами и винами при свете хрустальных люстр, чтобы расслабить жертв и подготовить к расставанию со своими деньгами. Обстановка могла быть роскошной, но результат был один и тот же: дом всегда выигрывал.

Одним из самых известных – или печально известных – из этих притонов беззакония был концертный салун «У Гарри Хилла» на углу Хьюстон-стрит и Кросби-стрит, где любая вошедшая женщина считалась выставленной на продажу. «Концертная» часть салуна обычно состояла из нескольких пьяных джентльменов, играющих на различных инструментах. Танцы, если это можно было так назвать, включали в основном женщин и в редких случаях мужчин. На самом деле это была некая форма прелюдии, которая могла привести к сексу, а могла и не привести. Хоть это и было запрещено в самом заведении, все знали, что если джентльмен уходил с дамой, с которой он столкнулся в «У Гарри Хилла», то это было сделано с одной целью – вступить в какую-либо форму сексуального контакта. В любом случае предполагалось, что джентльмен купит напитки для дамы, а также для себя. Любого, кто не соблюдает эти правила, попросят уйти, и, если у него была хоть капля здравого смысла, он делал это немедленно. Поскольку вторая просьба может сопровождаться более настойчивой физической составляющей.

Помимо обычных игроков, гангстеров и зевак, клиентами данного салуна были политики, писатели, полицейские и другие члены высшего общества. Этим джентльменам – да и вообще всем, к кому благоволил сам Гарри, – разрешалось пить без необходимости, приглашать даму на танец. Нередко можно было увидеть судью, капитана полиции или известного писателя, задерживающегося в баре. Однако, когда молодой Марк Твен в 1867 году сопровождал нескольких друзей в «У Гарри Хилла», он ушел вскоре после того, как отверг ухаживания довольно настойчивой молодой дамы, поняв ее истинные намерения.

Именно в это уважаемое место отправилась Элизабет, вооруженная, возможно, меньшими знаниями, чем можно было бы счесть целесообразным для молодой дамы, никогда не посещавшей подобные места. «Юные леди не часто носят оружие в сумочках», – подумала Элизабет, нащупав рукой дедушкин кинжал. Она на секунду задержалась у входа в заведение, стоя под красно-синим фонарем, висящим над входом. Ночь была теплой. Хриплый смех, крики и пение