— Ты прав.

Мари выпрямилась и повела плечами, возвращая себе привычную уверенность и спокойствие. Она протянула пиалу и сама сделала маленький глоток. Эндрю не заметил, как начал отбивать пальцами на спинке дивана мелодию последней песни. Чай пах лесом и мхом, а ночь текла между пальцами и касалась спины, и тени по углам комнаты обращались в вороньи силуэты в лесу. То ли от чая, то ли от переживаний Эндрю скользнул в нечто вроде транса, и мир смазался и расплылся, взвихрился силуэтами и фигурами во тьме, и в ней звучала тихая сказочная мелодия.

Эндрю вздрогнул и очнулся, не зная, сколько прошло времени. Мари задремала рядом, свернувшись калачиком под тёплым вязаным пледом, а Эндрю вдруг с четкой ясностью понял, что хочет сделать.

Когда он поднялся, Кристофер тихо простонал и заворочался во сне, скинул с себя одеяло. Эндрю замер, дожидаясь, пока брат проснётся, но этого не происходило, только тревожнее становились движения, рука сжала край одеяла.

Эндрю метнулся к брату и опустился рядом на корточки. Медленно вытянул руку и положил на горячий лоб, нашептывая себе под нос:

— Проснись. Это только сон. Держись за мою руку.

Кристофер резко открыл глаза и уставился на Эндрю, ещё не понимая, где находится. Потом тяжело сел, будто тело не слушалось, не принадлежало в полной мере ему самому, и это было так не похоже на привычного Кристофера, что Эндрю даже растерялся. Он сел прямо на пол, скрестив ноги, и наблюдая за братом, выискивая причину его тревоги и страха.

— Просто кошмар, — хрипло произнёс Кристофер.

— Если рассказать, станет легче.

— Ерунда. Долгая поездка до дома и боль плохо влияют на сон. Ты бы тоже поспал.

— Попозже, всё равно не усну. Что ты теперь будешь делать? Пойдёшь в полицию?

— Нет. Можно было бы, конечно, но это дела колдунов и охотников. И раз это был открытый вызов, они получат ответ. Я сам найду одного из них и выясню, что им надо. Дейзи совершила ошибку, выступила слишком явно и открыто.

— Может, это и была провокация.

— Может. И мне теперь интересно узнать, зачем.

Кристофер жестко усмехнулся и, будто решение и план на новый день его успокоил, улегся обратно, устраиваясь удобнее. Эндрю поднялся и ещё раз легонько коснулся лба Кристофера, позволяя колдовству просочиться через его ладони. Кристофер удивленно взглянул на брата, потом сонно моргнул и погрузился в лёгкий сон.

— Теперь я позабочусь о тебе. Спи, Кристофер. Кошмаров больше не будет. А силы тебе пригодятся.

Из квартиры он ушёл с первыми рассветными сумерками, зная, что сам теперь точно не уснёт. Его горячее сердце билось быстро, и в нём зрело одно желание — действительно оградить брата с сестрой от смерти и посягательств охотников, не отнимая чужие жизни.

Особняк Лоусонов отличался от дома родителей и от квартиры Кристофера с Мари размахом и стариной, к тому же утопал в глубине сада. А когда дверь открыл пожилой слуга с хмурым взглядом, то Эндрю даже почувствовал некоторую неловкость, но тут же подобрался.

Он — колдун. Такой же, как Лоусоны, если не сильнее.

Ни его драные джинсы с россыпью булавок, ни чёрная футболка под кожаной курткой не казались здесь уместными, вот только колдуны всё-таки ценили совсем иное в подобных себе, даже в чём-то чопорные Лоусоны. И пока Эндрю шагал по мягким коврам в глубину дома, он уже отмахнулся от ощущения неподобающего вида и только хотел скорее поделиться своей идеей с единственным человеком, кто мог его понять — и подсказать, как сделать лучше.

Когда отец понял, что не может дать нужные знания младшему сыну, то договорился с самым опытным и старым колдуном в городе, по крайней мере, среди простых смертных. Он привёл Эндрю в дом Лоусонов, надеясь, что это поможет справиться с избытком колдовства.

И теперь Эндрю хотел разрушить то, что его сковывало.

Старик Лоусон сидел в кресле в небольшой комнате, в которой витал запах трав и дымка, как от только что потухших свечей. Грузный крупный мужчина с кустистыми бровями, он курил трубку и быстро кивнул Эндрю. В его взгляде мелькнуло любопытство, но не страх или неприязнь.

— Вороненок.

Одно слово, но Эндрю невольно вспомнил, как его так же называл отец и трепал по голове. Он дёрнул плечами. Ему отчего-то это было неприятно, от слова покалывало неопытностью и хрупкостью. Таким он не хотел быть.

— Вы один из немногих, кто знает про старую магию и ритуалы, которые сейчас уже не практикуют.

Эндрю огляделся в поисках места, куда бы сесть. На обоих стульях громоздились стопки книг, на пол как-то неудобно, а диван оказался занят толстым котом, растянувшимся неведомым образом на всей поверхности. Генри Лоусон кивнул на крепкую деревянную табуретку и дождался продолжения.

— Мне нужно избавиться от этого, — Эндрю закатал, как смог, рукава куртки и вытянул руки вперёд. Под татуировками проглядывали символы щита.

— И ты начнёшь умирать, если я всё верно помню.

— Так было раньше.

— Что изменилось?

— Теперь я убиваю. Больше не хочу. Мне нужно колдовство, мне нужны ритуалы.

— Чтобы разрушить этот мир? Ты сам — ходячий ритуал, я помню, каким податливым было твое колдовство. Но, парень… твой отец не зря выбрал такой способ.

— Возможно, он не всё об этом знал.

Эндрю подался вперёд, уперев локти в бёдра, вглядываясь в суровое лицо того, кто рассказывал, как применять травы, какие кости лучше использовать в полночь, как шагать в видения, как навести проклятие или оградить от него.

Они говорили ещё долго, Генри мудро и степенно объяснял возможные опасности и возможные болезненные ощущения. Всё оказалось не так уж просто, снимать такие мощные чары сложно и долго, требуется подготовка. Когда они обсудили все детали, уже пробивалось тусклое полуденное солнце, а Эндрю потёр глаза — стоит поспать немного прежде, чем идти в Дом туманов и снов. Там была ниточка к охотникам. К тем, кто его накачал наркотиками и приволок к слепым ведьмам.

Напоследок Генри пожелал удачи и сказал, что поможет с подготовкой. А вот сам ритуал Эндрю придётся провести самому. Теперь он — владелец заклинания щита.

На выходе Эндрю столкнулся с Сильвией, которая только спускалась со второго этажа. Она удивленно разглядывала его с высоты лестницы, кончики её пальцев замерли на перилах. Его влекло к ней, и это чувство теперь превратилось в тоскливую муку, от которой хотелось избавиться. Так больше не может продолжаться.