Шрифт:
Закладка:
— Ты же не всерьез сейчас. — Он взглянул на радио так, словно оно нанесло ему непростительное оскорбление. — Ты бы предпочла эту цыпочку Бочелли?
— Я? Ты же не серьезно? Что происходит? — Я притворилась, что теряю сознание, прижав руку ко лбу. — Я подавлена. Помогите мне, красавец мужчина!
— Вот что происходит, когда твой мозг слишком долго переваривает подобную музыку. Ты. Ты должна быть на постере для детей, которые слушают подобную музыку. — Он переключил музыку на Бочелли, какую-то настоящую романтическую итальянскую балладу.
Я переключила обратно, чувствуя себя легче, чем за весь день. На самом деле я чувствовала себя легче, чем когда-либо за последние годы.
— Мы слушали твою музыку. Позволь мне немного послушать мою. И я не согласна. Я люблю эту музыку. Это ее новая песня. Она прекрасна. Особенно эта песня. Только послушай.
Мой смех грозил вырваться из импровизированной клетки, в которую я его загнала. Он серьезно слушал песню, а когда становился серьезным, его густые брови опускались, а линия губ становилась жесткой.
— У тебя есть друг, — сказал он, когда песня подошла к концу.
— Да, — ответила я. — Но ты и правда слушал? Сначала она упоминает детскую любовь, потом любовь, которая возникает между ними, пока они растут, а потом они женятся. Хорошо иметь лучшего друга, но, когда твой лучший друг одновременно и твой любовник, это объясняет все. Во всяком случае, я бы так подумала.
— Очень философски, — сказал он, и я снова чуть не рассмеялась.
— Что? Ты не понял?
— Все, что в данный момент я понял, это саундтрек к фильму Тима Бертона, засевший у меня в голове прямо сейчас.
— Кто такой Бертон? - поинтересовалась я.
—Эдвард Руки-Ножницы? — пожала я плечами. — Не слышала о таком.
— Это меня поражает. Ты понятия не имеешь, кто такие Тим Бертон или Эдвард Руки-Ножницы, но когда мы познакомились, ты прекрасно осознавала, кто такие Фаусти.
— Это печальный факт жизни на улицах. Ты стараешься опередить то, что может тебя убить, — пожала я плечами. — Остальное не имеет значения, когда ты настолько голоден, что готов ограбить маленького ребенка, чтобы полакомиться его мороженым. Я сомневаюсь, что Тим Бертон и Эдвард, — я сделала движение пальцами, словно резала бумагу ножницами, — погонятся за мной и убьют, может быть, даже замучают, если я увижу что-то, чего не должна была видеть.
Я знала кое-что о Фаусти, но еще больше обо всех пяти кланах. Фаусти не занимались мелким дерьмом. Они были королевской семьей в Италии и за ее пределами. Их имена попадали в заголовки газет. То же самое происходило и в их браках, когда один из них брал невесту, используя архаичный термин Капо. И когда я спросила Капо, как глубоко это зашло, он сказал: «Считай Фаусти беззаконной землей, которую не может коснуться ни президент, ни диктатор. Они правят своими территориями. И все, что они чувствуют, принадлежит им. Конец истории».
Он взглянул на меня, прежде чем снова вернуться к тому, чтобы следить за дорогой.
— Тебе еще многое предстоит узнать о хорошем в жизни, Марипоса. Я с удовольствием все тебе покажу, и научу тебя всему.
С этими словами мы сменили музыкальный фон, пока не подъехали к дому по адресу, который Кили дала Капо.
***
Мой желудок сжался, когда Капо припарковался перед домом, в котором я росла до десяти лет.
— Почему мы здесь?
Он снял темные очки и внимательно посмотрел мне в лицо.
— Ты не знала?
— Знала что?
— Что именно сюда мы и направлялись, Марипоса.
— Нет, — я немного сместилась на сиденье. — Кили только сказала мне, что вечеринка в доме друга на Стейтен-Айленде.
Утром у меня была примерка платья. Джованни забрал меня, а потом Капо повез меня на вечеринку Кили. Она хотела выехать пораньше, поэтому дала Капо адрес, пока я собиралась. Она хотела помочь с приготовлениями. Капо, должно быть, решил, что я уже знаю.
Судя по его суровому лицу, он понятия не имел, что она мне об этом не говорила. Похоже, он не любил сюрпризов. Я могла сказать это по тому, как все вокруг рассказывали ему обо всем.
— Думал, именно поэтому ты нервничаешь, — сказал Капо, глядя мимо меня в сторону дома. Интересно, помнит ли он, как привез меня сюда?
— Нет, — сказала я. — Я нервничала в основном, потому что ты встречаешься с семьей. Теперь я нервничаю, потому что не переступала порога этого дома уже одиннадцать лет. Это место - единственное, которое я когда-либо называла домом.
— Это не поможет. — Он взял меня за руку, останавливая мои потуги отмахаться от жары.
На улице было жарко, а мои нервы были на пределе. Небесная канцелярия работала сверхурочно. Вся машина сладко пахла. Мне нравилось, как ароматы, казалось, слегка менялись время от времени. Иногда я чувствовала запах карамели, иногда фисташки или сандала. В тот момент она больше пахла миндалем.
Какое-то время мы молчали, но мои мысли были безудержны, и если я не скажу что-нибудь в ближайшее время, чувствовала, что у меня может лопнуть какой-нибудь кровеносный сосуд. Мое сердце было близко к этому.
— После смерти Джослин я была слишком молода, чтобы всерьез задумываться о том, что со мной случилось. Я потеряла единственных родителей, которых помнила. Была выброшена из своего безопасного места, брошена в лапы дикой и небезопасной системы. Только когда мне исполнилось восемнадцать, я поняла, как много потеряла, когда потеряла их. У меня никогда не было времени задуматься об этом, понимаешь? Главное было выживать, выжить, выжить. И вот однажды ночью меня осенило. Кили и ее семья любили меня, но у меня не было родителей. Я не была ничьей малышкой. Так называла меня Джослин, ее малышка. Они были добры ко мне. Настолько добры ко мне.
— Дом там, где ты его создаешь, — сказал Капо хриплым голосом. — Пойдем, Марипоса. Сейчас или через десять минут ожидание не изменит твоих чувств. Это лишь заставит тебя чувствовать себя хуже.
Я не могла решить, на чем сосредоточиться в первую очередь, когда Капо открыл мне дверь машины. То, что мы поднимались по ступенькам к дому, в который
