— Спасибо, — улыбнулся я, — такая помощь мне была бы как раз кстати.

Андрей глянул назад. Посмотрел на очередь машин, побежал к камазу, что стоял за ним. Переговорил с водителем, а потом съехал вбок, чтобы никому не мешать.

Совсем немного времени понадобилось Андрею, чтобы снять правую фару со своей машины.

— Бери вместе с лампочкой, — сказал Андрей, протягивая мне фару, — не охото разбирать, доставать.

Я поблагодарил, попрощался с Андреем снова и пошел к машине.

Зил и Газ были чем-то похожи между собой, но и отличались, во многом кардинально. Отличия были и в грузоподъемности, и в двигателе, однако обе машины были одинаково надежны, а некоторые их детали легко менялись между машинами. Спасибо плановой экономике, которая стремилась все унифицировать. Так вышло и с фарами.

Вернувшись к Белке, я вооружился плоской отверткой, которую взял в кабине да пошел менять фару.

Делалось это просто, ведь чтобы в принципе заменить лампу ближнего и дальнего света, приходилось снимать фару целиком. Потому сделать это было довольно легко.

Я открутил винтик с плоским шлицом, расположившийся внизу, на блестящем кожухе, который скрывал обруч-держатель фары. Подтолкнул кожух немного вверх и, освобожденный от винтика, он легко снялся с направляющей. Положив его на капот, я взялся и за обруч-держатель.

Обруч специальной формы, имел отверстия под такие же точно, как на обухе, винты. Ими он и крепился к кузову, удерживая фару в посадочном месте. Тут необязательно было откручивать винты полностью, потому я просто ослабил их, и повернул обруч чуть вправо. Он легко освободился от винтов, и фара выпала мне в руку вместе с ним.

Я почувствовал на ладони осколки стекла и стеклянную крошку, что высыпались из фары. Лампочку, которая крепилась внутри фары на специальных скобах, даже и трогать не стал, просто отсоединил от электропроводки машины вынув ее из фишки. Отложил разбитую фару в сторону, взял Андрееву. Вставив контакты лампочки в фишку, повесил фару на проводе, сам полез в кабину.

Белка вздрогнула, когда я завел мотор. Потом зажег габариты и ближний свет. Выбрался из кабины, чтобы убедиться, горит ли новая лампа. Ближний свет работал. Тогда я переключил дальний, снова проверил. Дальний тоже светил как надо.

После этого я принялся собирать фару в обратном порядке.

Конечно, ехать с одной фарой — то еще удовольствие. Однако жаловаться мне не приходилось. Сейчас бы мог сидеть вообще без света.

Когда я выехал с элеватора, подходил уж второй час ночи. И хотя, когда я болтал с шоферами, знакомился с Андреем и ставил новую фару, то чувствовал себя довольно бодрым, как только сел в машину, подобралась сонливость.

И теперь, на обратном пути, мне приходилось с ней прямо-таки бороться. Ветер совершенно успокоился, дождь прекратил. Стояла совершенно спокойная погода. На небе, даже в темноте, видно было бугристые темные тучи. Время от времени пробегала где-то вдали разветвленная молния, освещала собою все вокруг. Потом за ней следовал уже запоздалый гром.

Дорога блестела под слабым светом одной фары. Приходилось ехать на дальнем свете и постоянно выключать его, когда впереди шла встречная машина, чтобы не слепить водителя.

Я промчался по трассе «Дон» вдоль Армавира. Добрался до поворота на Красную. Обратил внимание на то, что указателя тут, на перекрестке, и правда больше не стояло. Потому-то мужики с МАЗа и заблудились. Вернее, подумали, что заблудились.

В темноте я не мог заметить машины сразу. Только осветив дальним, заметил я кузов, стоящий задним бортом кверху.

— Ты что, — нахмурился я, почувствовав, как сон тут же сходит с глаз, — с дороги свалился?

Спустя мгновение, свет обнажил мне всю картину. Дорога, что вела от Армавира до Красной и дальше, к Отрадной, лежала на сооруженной специально для этого насыпи. Кое-где насыпь была высокой, где-то сползала до уровня остальной земли.

В этом месте было высоко. Самосвал, в котором я узнал, про сбитому, приплюснутому и спереди, и сзади кузову, зил, наискось слетел с насыпи. Носом он уткнулся в землю, а задним бортом вверх, к дороге.

Я сбросил скорость еще на подъезде. Остановил белку за ушедшим в кювет грузовиком, и не глуша двигателя, выпрыгнул из кабины.

По скользкой от сырости зеленой траве, покрывающей всю насыпь, я сошел вниз, в придорожный бурьян. Торопливо побежал к зилу, стараясь не путаться сапогами в высокой траве.

Машина ударилась сильно. Видел я как мост передних ее колес сдвинулся намного назад, а нос бампером уперся прямо в землю.

Дверь кабины была закрыта. Когда шарахнуло молнией, и все вокруг осветилось, увидел я человека внутри. Он лежал грудью на руле и был совершенно без чувств.

— Ты посмотри, — шептал я себе под нос торопливо, — как улетел. Живой ли? Вот бы живой…

Я подбежал, вцепился в ухо зеркала заднего вида, встал на выпуклое зиловское крыло. Переступив на скользкую, какую ступеньку под наклоном ступеньку, оперся другой ногой на бензобак. Распахнул дверь в кабину и осветил салон фонариком.

— Доездился, — поджал я губы, глядя на человека в машине.

Глава 24

В кабине фонарь освещал того самого белобрысого Колю. Коля лежал грудью на руле. Голова его бессильно висела над лобовым стеклом, в котором густой паутиной разошлись многочисленные трещины.

Лица Колиного я не видал, потому как был он ко мне спиной. Однако светлые волосы парня потемнели теперь от крови, сбились в толстые сосульки.

— Как ты слететь-то умудрился с дороги, — прошептал я себе под нос, а потом полез в кабину.

Потянувшись, тронул я его шею. Сквозь кожу ощутил, как медленно, несмело пульсирует все еще в Коле жизнь.

— Живой, — выдохнул я, — Николай, етить тебя…

Я стал трепать его по плечу, попытался разбудить, привести в чувство. Так, сразу у меня не вышло.

Ладно. Будем по-другому. Тогда я напрягся, полез к нему в салон. Взял аккуратно, потянул так, чтобы поднять его от руля, глянуть в лицо. Когда увидел я Колю, то выругался матом.

Лицо парня, обильно залитое кровью, было безмятежно. От переносицы через лоб уходила в волосы большая рана.

— Как бы у меня на руках не умер, — проговорил я себе под нос.

И делать было нечего. Только везти в город, в больницу. Да сообщить, чтобы выслали милицию к месту аварии.

Эх… Нет тут мобильных телефонов, чтобы быстро и просто вызвать помощь. А простой телефон, где сейчас, по ночи найдешь? Тут быстрей бы добраться до больницы, потому как каждая минута на счету. Умрет еще.

И хоть этот раненый человек, что умирает сейчас у меня на руках, не очень хорошим, не мог я его оставить. Что-то сильное, что шевелилось у меня в душе, просто не позволило бы мне оставить человека в беде, кем бы он мне не был. И думалось мне, что это что-то, что шевелилось в душе, называлось одним простым словом — совесть.

Пусть он делал плохие вещи в своей жизни, но просто так бросить его… Не заслуживает он такой судьбы, хоть и дурак.

— Ладно, Коля, — сказал я сам себе, — если выживешь, с тебя новые фары.

Я взял его за руку, нырнул под мышку и взгромоздил вес его тела себе на плечи. Кое-как, с трудом, полез обратно с машины.

Когда, вымачивая потом сырую одежду, спустил я Колю на мокрую траву, то снова склонился над ним. Пощупал пульс.

— Бьется, — прошептал.

Потом, как мог аккуратно, взгромоздил Колю себе на плечи. Путаясь ногами в траве, пошел вдоль насыпи, собираясь с духом для того, чтобы взобраться по ней.

Когда решился, начал подъем. Ох и сложно мне пришлось. И хоть были это какие-то пять — семь шагов, но дались они с такой страшной натугой, что дважды, с Колей на плечах, я чуть не упал назад, в траву.

Ладно бы я, упал бы, отряхнулся, да пошел дальше. Но раненый мог такого падения не пережить.

С каждым шагом чувствовал я, как скользит под ногами мокрая от дождя трава, как норовит сила тяготения прижать меня к сырой земле. Мышцы, первым делом на плечах, а потом и на ногах, жгло от напряжения. Сам я удивился тому, каким крепким я оказался. Даже не думал, что есть в моем молодом теле такая выносливость.

Когда вошел я на обочину, то торопливо побежал к машине. Аккуратно, как мог, сложил с себя Колю на землю.