часто встречаются; они темнокожие, интересные люди, и в целом отличаются от тех, которые иногда встречаются в Англии и Америке, где, хотя они смуглые и темнокожие, они не имеют никакого сравнения в этом отношении с тем, чья кожа почти черная, и чья мерцающие белые зубы и блестящие угольно-чёрные глаза явно указывают на то, что они чужды расе вокруг них. Эти бродяги - рваные, немытые, счастливые банды бомжей. За мной бегут регулярные отряды частично или полностью обнаженных молодых людей, выкрикивая: «kreuzer! Kreuzer! Kreuzer!» или протягивая руку или изодранную шляпу молча. В отличие от крестьянства, ни один из этих цыган не касается своих шляп в приветствии. Действительно, этот бродяга со смуглым лицом, испещренным морщинами в форме гусиных лапок и любопытно глядящий на меня своими пронзительными черными глазами, может гордиться тем, что в его жилах течет королевская кровь. И, эти непревзойденные курильщики, вряд ли снисходительно дотронутся до своей порванной шляпы даже перед Императором Австрии. Черные глаза мерцают, когда они обращают внимание на то, что они считают огромным богатством чистого серебра, на машину, которую я больше всего люблю. К востоку от Альтенбурга основная часть дороги продолжается по большей части заметно рыхлой и тяжелой.

В нескольких километрах от Рааба дорога выглядит намного лучше, и я качусь в довольно оживленной гонке с небольшим дунайским пассажирским пароходом, который идет вниз по течению. Пароход движется вперед, и в ответ на взмахи шляп и возгласы ободрения пассажиров я также продвигаюсь вперед, и хотя корабль идет вниз по течению с сильным течением Дуная, пока дорога остается довольно хорошей, мне удается держаться рядом. Но вскоре снова начинается рыхлая поверхность, и когда я приезжаю в Гонис на обед, я обнаруживаю, что пароход уже причалил, а пассажиры и команда приветствуют, узнавая меня. Мой маршрут по долине Дуная ведет через широкие ровные пшеничные поля, которые напоминают воспоминания о долине Сакраменто в Калифорнии. Гуси кажутся самыми многочисленными объектами вокруг деревень: повсюду гуси и гусята; и в этот вечер в маленькой деревне я проезжаю по одному гусю, к ужасу девицы, которая ведет их домой, и нескрываемой радости нескольких маленьких венгров.

В деревне Незмели меня сегодня вечером угощают предвкушением того, что, вероятно, меня ожидает в большом количестве мест далее. Потому что меня отправляют в кучу сена и на пару мешков в конюшне и это - лучшее спальное место, которые предоставляет деревенский гастхаус. Правда, мне отведено почетное место в яслях, которое, хотя и неудобно узкое и ограниченное, но, в конце концов, вероятно, лучше подходит для проживания, чем часть конюшни перегруженная повозкой и тремя другими персонажами, наслаждающимися сном на голом полу. Некоторые из этих товарищей, перед отходом ко сну, молятся вслух неприлично долго, а один из них, по крайней мере, делает это и во время сна, в частые интервалы в течение ночи. Лошади и рабочий скот гремят цепями и жуют сено, а беспокойный козел с колокольчиком на шее наполняет конюшню непрерывным звоном до рассвета.

Черный хлеб и дешевое, но очень хорошего качества белое вино кажутся единственным напитком, доступным в этих маленьких деревнях. Напрасно спрашивать, есть ли milch-brod, butter, kase или что-то еще, что приемлемо для английского вкуса; ответ на все вопросы, касающиеся этих вещей, «nicht, nicht, nicht». - "Что у тебя тогда?" - Я иногда спрашиваю, ответ на который почти неизменно "brod und wein".

Каменные дворы, заполненные занятыми рабочими и щебень для отправки в города вдоль Дуная, являются особенностью этих прибрежных деревень. Чем дальше едешь, тем чаще встречаются цыгане на дороге. Почти в каждой группе есть девушка, которая по причине настоящей или воображаемой красоты занимает положение домашнего животного в лагере, носит множество бус и безделушек, украшает себя полевыми цветами и не выполняет никакой работы. Некоторые из этих цыганок действительно очень красивы, несмотря на их очень темный цвет лица. Их глаза блестят вожделением и жадностью, когда я проезжаю мимо на своем «серебряном» велосипеде, и в их изумлении от моей странной внешности и моего очевидно огромного богатства они почти забывают свой жалобный вопль «kreuzer! kreuzer!» крик, который легко говорит об их происхождении и легко распознается, как эхо от страны, где крик «бэкшиш» нередко слышен путешественником.

Дороги к востоку от Незмели разные, но преобладают усыпанные кремнем дороги. В противном случае путь был бы очень приятным, так как градиенты мягкие, а пыль не более двух дюймов в глубину, по сравнению с тремя в большей части Австро-Венгрии, пройденной до сих пор. Погода очень жаркая, но я настойчиво, уверенно и ровно качусь по направлению к земле восходящего солнца. Приближаясь к Будапешту, дороги становятся несколько более гладкими, но в то же время более холмистыми, страна превращается в покрытые виноградниками склоны. все время моего волнистого пути, я встречаю вагоны, нагруженные огромными винными бочками. Добравшись до Будапешта днем, я разыскиваю г-на Коштовица из Будапештского Велосипедного Клуба и консула Туристического Клуба Велосипедистов, который оказался самым приятным джентльменом, кто, помимо того, чтобы быть увлеченным велосипедистом, прекрасно говорит по-английски. В Будапеште спортивный дух оказался сильнее, чем в каком бы то ни было другом крупном европейском городе, который я проехал. Как только о моем приезде стало известно, я попал в заботливые руки и практически вынужден остаться хотя бы на один день. Светозар Игали, известный велосипедный турист из деревни Дуна Секезо, который сейчас посещает международную выставку в Будапеште, добровольно собирается сопровождать меня в Белград и, возможно, в Константинополь. Я довольно удивлен, обнаружив, что в венгерской столице так много энтузиазма по поводу езды на велосипеде. Г-н Коштовиц, который некоторое время жил в Англии и был президентом велосипедного клуба, имел честь привезти первый велосипед в Австро-Венгерскую империю осенью 1879 года, и теперь в одном только Будапеште есть три клуба, объединяющих около ста гонщиков, и еще большее число не ездящих членов. Велосипедисты получили гораздо больше свободы в Будапеште, чем в Вене. Им позволено кататься по городу почти так же беспрепятственно, как в Лондоне. Это счастливое положение дел отчасти является результатом дипломатии г-на Коштовица в представлении готового набора правил и положений для велосипедистов к полицейским властям, когда был представлен первый велосипед, и частично к магистрату полиции, который сам является энтузиастом универсального спорта, склонным покровительствовать чему-либо на пути к атлетизму. Они даже экспериментируют в венгерской армии с целью организации службы подразделений велосипедов. И мне сказали, что у них уже есть успешный опыт работы велосипедного подразделения в Баварской армии. Вечером