Шрифт:
Закладка:
8 ноября 1933 г. Надир приехал в «Неджат» на церемонию награждения отличников. Накануне один из юношей – 19-летний Абдул Халик Хазар, отпрыск семьи Чархи – играл с друзьями в футбол и похвастался, что скоро нанесет удар, который войдет в историю. Все решили, что речь идет о футболе и ударах по воротам. Но на следующий день, когда в лицее началась торжественная церемония, Абдул Халик вышел из строя и застрелил падишаха.
Молодого человека четвертовали по приговору суда. Всех мужчин Чархи повесили, а женщин и детей бросили в тюрьму. Братья Мусахибан не щадили никого – впрочем, в 1929 г. их самих было пятеро, а в 1933 г. осталось трое. Спустя год межклановая борьба завершилась, и Афганистан погрузился в зловещую тишину, которую кабульская пресса окрестила «стабильностью».
Глава 11
Власть семьи
Семья как дерево, которое не ломается, а только гнется.
Афганская пословица
После убийства Надир-шаха случилось нечто беспрецедентное, а именно – ничего не произошло. Родственники покойного не учинили междоусобицу и не разорвали страну на куски. Пуштунские племена не восстали. Непуштунские регионы не попытались отделиться. На корону претендовали два брата Надира, старшие в династии Мусахибан – премьер-министр Мухаммед Хашим-хан (1884–1953) и военный министр Шах Махмуд (1888–1959). Вместо того чтобы, по традиции, сцепиться в кровавой схватке, они усадили на престол сына Надира – 19-летнего Мухаммеда Захир-шаха. Юноша был коронован в день убийства отца, и все члены семьи присягнули ему на верность.
Мухаммед Хашим-хан и Шах Махмуд остались на своих постах, как и третий брат, Шах Вали-хан (1888–1977), возглавлявший министерство иностранных дел. Другие родственники и ближайшие соратники Мусахибан получили иные государственные должности. Таким образом, настоящим правителем Афганистана на протяжении следующих 44 лет был не конкретный человек, а семья, которая действовала слаженно, как сплоченный коллектив. Время от времени кто-то уходил в отставку и его место занимал другой член правящего клана; закулисные распри тоже имели место – но этого никто не видел. Семья принимала решения на закрытых совещаниях и всегда выступала единым нерушимым фронтом.
При наличии авторитетных дядьев Захир-шах являлся номинальным главой государства – и жизненно важной фигурой для господства Семьи. Подданные видели, что ими правит грациозный красавец благородных кровей. Власть на Востоке сопряжена с убийствами, заговорами и пытками. Эпоха Мусахибан не стала исключением – однако общественность не связывала эти ужасы с очаровательным юношей, который превратился во всеобщего любимца. Он получил блестящее образование во Франции, где учился в знаменитом парижском лицее Жансон-де-Сайи. Он носил звучное и гордое тронное имя «Мутаваккил Аллах Райрави Дини Матини Ислам», что в переводе означает «наместник Аллаха, поборник истинной веры ислама». Он показывался на публике в элегантном костюме или безупречно скроенной военной форме. Его портрет висел в каждом государственном учреждении и был напечатан на фронтисписе учебников для начальной школы. Фотографию регулярно обновляли, пока Захир-шах не достиг 35 лет. Сам падишах сначала поседел, потом облысел, да и вообще состарился – но в народной памяти он остался вечно молодым.
Эпоха Захир-шаха не была безоблачной. Иногда отдельные племена восставали, и Семья скалилась в ответ. Дяди короля создали армию – далеко не единственное вооруженное объединение в Афганистане, но способное противостоять даже самым крупным лашкарам. Гораздо важнее то, что в случае локального бунта многие племена занимали сторону властей – ибо члены клана Мусахибан были искусными политиками, понимали тонкости афганской культуры и опирались на дипломатию не реже, чем на грубую силу, предотвращая тем самым распад страны. Время от времени диссиденты, инспирированные реформами Амануллы, обрушивали на правительство шквал резкой критики – но затем быстро и бесшумно исчезали, потому что Семья возродила шпионскую сеть Абдур-Рахмана и не стеснялась использовать тайные тюрьмы для заключения инакомыслящих.
Благодаря сочетанию репрессий и дипломатии в Афганистане в течение нескольких десятилетий царило удивительное спокойствие. Жизнь в деревне вернулась в нормальное русло – и опять стала той, какой была до «шоковой терапии» Амануллы. Кабульское правительство по-прежнему собирало налоги и присылало чиновников в вилаяты – но не трогало феодалов, демонстрировало уважение к старейшинам, почитало мулл и не посягало на автономию племен. Даже кочевникам было позволено свободно перемещаться согласно их историческим маршрутам, игнорируя государственые границы.
Новые хозяева Афганистана перестали вмешиваться в семейные дела. Дом каждого человека считался его крепостью. Отцы, желавшие обручить своих новорожденных либо еще нерожденных детей, могли сделать это – при условии, что брак будет заключен, как только девочка достигнет полового созревания. Мужчины, которые хотели выпить виски, спокойно выпивали у себя дома – и государство не обращало на них внимания, если пьяные не появлялись на публике. Их могли наказать родственники – но правительство дало понять, что различает частную и публичную жизнь и не карает за проступки, если грань не пересечена.
Безусловно, монархия Мусахибан была тиранией – но тиранией просвещенной и прозападной. Семья не только твердо держала рычаги репрессий и успешно «успокаивала» оппонентов, но и предпринимала осторожные шаги по модернизации страны, продолжая линию Надир-шаха. За несколько лет до убийства Надир обнародовал весьма консервативную конституцию, которая предоставляла повелителю абсолютный контроль над подданными, а также легализовала власть мулл и крупных землевладельцев, – но все-таки это была конституция, и сам факт ее наличия говорил о том, что даже падишах в какой-то мере подчиняется закону. Надир учредил парламент – и теперь одни депутаты назначались Семьей, а другие избирались ее доверенными лицами из числа благонадежных афганцев. Функция парламента заключалась в одобрении правительственных решений, но, по крайней мере, он олицетворял собой внешнюю форму демократии – своеобразную оболочку, которую можно было заполнить (позже так и произошло).
Клан Мусахибан закрыл светские школы, основанные Амануллой, но постепенно открыл их снова. Количество учеников при Надире снизилось до 45 тыс. человек (при Аманулле их было 83 тыс.) – однако Семья осознавала значимость современного образования. Школьники изучали Коран, исламскую теологию и арабскую грамматику – это обезоруживало мулл, которые могли пожаловаться на предосудительную светскость преподавания. Помимо мусульманских и околомусульманских дисциплин, в учебную программу также входили математика, физика, химия, биология, европейские языки, география, рисование и всемирная история. Семья даже учредила несколько начальных школ для девочек. Когда проект не встретил особого противодействия, одну из них повысили до уровня средней школы и назвали «Малалай» – в честь героини битвы при Майванде (1880). «Малалай» тоже не спровоцировала скандал, и женские школы начали открываться одна за другой (второй стала «Заргуна»). Они воспитали ключевых лидеров афганского феминизма: Кубру Нурзай (1932–1986) – первую афганку, занявшую министерский пост (она была министром здравоохранения в 1965–1969 гг.); Масуму Эсмати-Вардак (род. 1930) – писательницу, политика и министра просвещения (1990–1992) и Шафику Зию (род. 1928) – педагога и министра по делам женщин в 1970-х гг.
Семья возобновила политику по отправке лучших выпускников престижных кабульских школ в зарубежные вузы; однако никто не вспомнил, что это практиковал еще Аманулла. Братья Мусахибан твердо знали, что тот, кто обладает монополией на интерпретацию информации, владеет будущим, – и никогда не упоминали главного афганского реформатора. Убийство Надира настолько встревожило их, что стипендиальная программа была приостановлена, но в 1937 г. четыре человека – по одному от каждой кабульской школы – снова уехали в Германию, Францию, Великобританию и США – в зависимости от того, какой язык они учили. Премьер-министр Хашим-хан лично предупредил юношей, чтобы они избегали иностранок, – но все четверо вернулись домой с женами. Впрочем, их образование дорого обошлось правительству, поэтому нарушение проигнорировали. Мужчины устроились на службу и внесли свой вклад в развитие страны. Ослабив ограничения на браки между афганцами и иностранцами, монархия извлекла из этого выгоду – ведь юноши женились на умных девушках из хороших семей, которые перебирались с супругами в Афганистан и работали здесь, будучи высококвалифицированными специалистами, – а страна сделала еще один маленький шаг из Средневековья в XX век.
Медицинский колледж, распахнувший двери для студентов