Поверь, целебна эта рана!

— вместо «вредна» напечатано «верна».

В письме, отосланном в редакцию «Литературной газеты», Борис написал:

Это напоминает знаменитый «варьянт» из стихотворения Козьмы Пруткова:

Когда в толпе ты встретишь человека,

Который наг[9]…

У меня нет оснований сомневаться в том, что эти «варьянты» принадлежат перу уважаемого составителя.

Сомнения вызывает лишь правомерность поднесения автору (или переводчику) таких сюрпризов.

Возможно, стихи от них значительно выиграли, но совершенно исключено, чтобы я мог так написать и тем более согласился опубликовать стихи в таком виде за своей подписью.

Запись в моем дневнике от 14 мая 2000 года. Разговор Бориса Владимировича с гостем (помнится, это был Борис Пудалов из Нижнего Новгорода): Работать с Гете — это ничуть не легче, чем с Господом Богом, а иногда и много трудней. Борис приводит пример, когда русская идиома как нельзя лучше передает мысль Гете, хотя у Гете и нет таких слов.

«Нам пить вино запрещено».

Что ж, так тому и быть!

Но если уж придется пить —

Пей доброе вино:

И смех и грех гореть в аду

За то, что ты лакал бурду!

Теперь о пророчестве поэта Бориса Заходера, которое мы открыли для себя в день его похорон: он предугадал время своего «присоединения к большинству» (т. е. смерти), и оно связано с Гете.

В тетрадке под условным № 12 наброски стихотворения:

Ты присоединился к большинству,

Так, помнится, говаривал Петроний.

Я не мертвец —

Ведь я еще живу —

И не присоединяюсь к большинству.

Однако примерно в то же время он означил год рождения и смерти шутливого персонажа в книге «Заходерзости» — Доржи Карман-Ширея, которому он приписал свои фривольные стишки, ссылаясь на несохранившийся язык монгольского поэта. Смотрите: 1218–1300 (?) Знак вопроса означает неполную уверенность в точности года смерти участника двух походов. Напоминаю, что сам Борис Заходер — участник двух «войн-походов» — родился 9 сентября 1918-го, а умер 7 ноября 2000 года. 1918–2000. Так что теперь можно считать, что дата Карман-Ширея может обойтись без знака вопроса…

Сделав первое открытие, мы сделали и второе: любимый им Гете умер тоже на 83-м году жизни: 28.VIII.1749 — 22.III.1832. По гороскопу оба они — «Девы» и, если пересчитать день рождения Бориса по старому стилю, то будет 27.VIII. Почти совпадает.

Шекспир. Семь сдвоенных томов на английском языке, изданных в Филадельфии в 1887 году, со 171 гравюрой Бойделла и 50 фотографиями. Темно-зеленый кожаный переплет с золотым тиснением. По обрезу — золото. Раскрываете томик, и вас поражает роскошь простора, так нехарактерная для современных изданий, особенно последних лет. Издатель George Barrie не боится пустых листов; в книге широкие поля, а иллюстрации наклеены на чистый лист и прикрыты вощеной бумагой. На форзаце надпись: ONLY ONE HUNDRED COPIES (только сто копий). Данная копия имеет № 72. Далее сообщается, что отпечатано on Japaneese Paper, вероятно, на рисовой бумаге. Это издание Борис получил в подарок от школьного — и на всю жизнь! — друга, поляка Стасика Людкевича. Поляка из Польши, которая тогда, как и теперь, была свободная, но не такая разоренная и изувеченная (как написал Борис в газете «Миссия» в 1993 году).

В 1978 году мы были в гостях у Станислава Людкевича и его русской жены Лиды в Стокгольме, где они проживали в те годы. Трудно даже вообразить, сколько лет друзья не виделись! До этого я знала о Стасике лишь из рассказов Бориса и уже заранее его любила. Знала, что он какое-то время занимал пост директора Варшавского телевидения, но в разгар махрового антисемитизма покинул Польшу и уехал в Израиль, где им, особенно Лиде, не понравилось, и они перебрались в Стокгольм. Там Стасик работал в архивах музея, Лида тоже где-то служила.

Сразу же, в первый день, мы с ним настолько понравились друг другу и подружились, что частенько, потихоньку от его жены и моего мужа, удирали пошкодничать — нарушить шведские законы, запрещающие пить даже пиво на улице и в общественных местах. Мне нравилось как само пиво, которое было для меня приятным открытием, так и способ его употребления, когда, давясь от смеха, мы, словно школьники, сбежавшие с урока, заслоняя друг друга от нескромных глаз, поглощали его из жестяной банки, что тоже было для меня новинкой.

Была еще одна неожиданная радость. Повидаться с нами из Америки приехал общий друг — Александр Моисеевич Некрич, которого друзья называли «младший братец», а Борис шутливо обзывал «Нехристь». Он тоже учился в той самой 25-й школе, но был на два года младше друзей и достался им по наследству, взамен своего старшего брата Владимира, погибшего в Отечественную войну. Расставаясь с ним в Москве в 1976 году, после того как он вынужден был эмигрировать, мы вообще не рассчитывали когда-нибудь свидеться. Многим памятна его история. Яркий, талантливый историк-исследователь, научная карьера которого до середины шестидесятых годов складывалась удачно: защита кандидатской, потом докторской диссертации, рекомендация для избрания в члены-корреспонденты Академии наук. И в одночасье научная и личная жизнь Александра Некрича рушится — после того как в 1965 году вышла его плановая работа, книга «1941, 22 июня». В ней он — первый из отечественных исследователей — убедительно показал, что сокрушительное поражение Советского Союза в начальный период Отечественной войны явилось следствием преступной политики сталинского руководства. Книга (тираж 50 тысяч экземпляров) разошлась мгновенно, однако успех, который она имела у читателей, вызвал совершенно иную реакцию власти. Было сфабриковано «Дело Некрича», состоящее из 7 томов, общим объемом 1660 страниц! Его принуждали отказаться от концепции книги, «признать свои ошибки». Некрич вел себя исключительно мужественно, проявив черты выдающегося гражданина и подлинного патриота. За отказ покаяться в 1967 году его исключили из КПСС, в которую он вступил во время Отечественной войны, пройдя ее от Москвы и Сталинграда до Кенигсберга, — сначала бойцом, а потом гвардии капитаном, награжденным двумя орденами Красной Звезды и боевыми медалями. Исключали на «самом высоком уровне» — весьма громко! Представление в «членкоры» было немедленно отклонено. Опальную книгу, согласно циркуляру Главлита, изымали из библиотек или переводили в спецхран. Те, у кого она имелась, вынуждены были ее прятать! Сашу перестали печатать, не давали работать. И лишь спустя десять лет, после кончины слепой матери, он решился на эмиграцию.

Вспоминаю еще одну историю,