— Если коротко, то мы воины Добра. Ищем всяких мудаков и разбиваем им морды. Устраивает? Но вернёмся к нашим баранам…

Чернобровые хмурятся, но предпочитают не заметить намёка.

— Итак. Зинар, ты зачем нахамил Нелли Францевне?

— Она в бесстыдных нарядах ходит. Так нельзя, — бурчит чернобровый борец за нравственность.

— Ты не прав, Зинарчик. Да, наши женщины и девочки любят наряжаться и под паранджой ходить не станут. Но мадам Нелли одета вполне благопристойно. Юбка не выше колен, декольте и разрезов всяких нет. А то, что она красива, так этого никакой одеждой не скроешь…

Чего я тут бисер принимаюсь метать? Обрываю сам себя.

— Короче. У нас принято так, и под вас подстраиваться никто не будет. Не нравится, валите обратно на Кавказ. Завтра ты при всём классе извинишься перед Нелли Францевной. Если нет, ты и все твои земляки кровавыми соплями умоетесь. А потом твои родители заберут документы из школы.

— Земляки што сделали? — Бурчит Зинар.

— Так они ж не будут смотреть, как тебя избивают. Обязательно вмешаются. Ну, и огребут вместе с тобой.

— Ты хорошо меня понял? — Тычу железным пальцем, проминая его дублёнку.

Парень чуть отшатывается и бубнит что-то соглашательское.

— Свободен.

Домой идём с чувством выполненного долга, гвардейцы в состоянии некоторой досады.

— Может, он завтра не станет извиняться, — с еле сдерживаемой надеждой высказывается гвардеец Колян.

— Тоже так думаю, — кивает Саня, — они же это… Кавказа гордые сыны.

Слегка подвисаю. Он ведь гвардеец, откуда в его голове и как всплывает строчка… из Пушкина? Да. Видимо, само как-то всё заходит. Наверное, где-нибудь случайно услышал строчки:

Кавказа гордые сыны,

Сражались, гибли вы ужасно;

Но не спасла вас наша кровь,

Ни очарованные брони,

Ни горы, ни лихие кони,

Ни дикой вольности любовь!

Надо же, по программе всей средней школы такого нет, и уж точно не в седьмом классе.

На следующий день.

Гордый сын Кавказа извинился. Куда он денется? Девочки, его одноклассницы, после доложили. Всполошиться нам было из-за чего. Кавказский сын сказал мадам Нелли, что она подаёт плохой пример, одеваясь, как шалава. Пусть скажет спасибо, что мы его просто-напросто не прибили на месте. Будь мы в одном классе, так и случилось бы.

Подобные репрессивные акции проводим периодически. Период всё время увеличивается, любому зарвавшемуся достаточно напомнить про нас, чтобы моментально успокоить. Не успокаивающихся и невменяемых всё меньше. С приходом чернобровых ситуация оживилась к восторгу гвардейцев, но не надолго.

30 декабря, вечер, 8-ая школа.

На подходе к актовому залу нам, гостям из дружественного учебного заведения, дорогу перегораживает некто из породы великанов. Успеваю заметить сомнение в глазах Тима. Сомнение и тяжёлое раздумье, которое кратко можно обрисовать вопросом: и как такого брать?

В подобных случаях никогда не видел никаких сомнений только у Зины. Она рассуждает просто: не съем, так понадкусываю. И никто не уйдёт обиженным.

— Тут эта… дело у меня к тебе… в общем… — пока гигант Борис выдавливает из себя нечто невразумительное, но, несомненно, важное, вся наша толпа в неполные четыре десятка человек скапливается рядом со мной. Всей объединённой мощи наших интеллектов не хватает распознать, что ему нужно.

Из-за спины гиганта выныривает другой Борис, наш славный барабанщик. И спасает своего тёзку.

— Он хочет сказать, что в школе начали над ним посмеиваться, — без обиняков объясняет барабанщик, — шуточки всякие отпускают. Про битву с пятиклашкой. Боря волнуется.

Взволнованный Боря слегка смущается бесцеремонностью младшего тёзки, но не возражает. В один миг представляю себе картинку, как шепчутся вслед и за спиной, пересмеиваются, кивают на гиганта или вульгарно тычут пальцем стихийные кучки мелких сплетников. Сплетников, не сплетниц. Девчонкам чисто мужские разборки обычно до одного места. Учитывая наивную дуболомность Бориса масштабы сего явления должны быть значительны. Иначе бы не заметил. Возможно, в глаза насмешки строили. Возможно, те самые, что его подставили.

— И ты хочешь, чтобы я это как-то прекратил?

— Да, — короткое слово гиганту удаётся произнести чётко.

— Не вопрос. Ты только делай, что скажу. Без возражений. Дай пять!

После хлопка ладонями беру его за плечо, и мы входим в зал вместе. Мои друзья вваливаются за мной. Актовый зал, он же столовая и концертная площадка, введён именно в состояние концертного. Лавки и табуретки, используемые обедающими, распределены по периметру. Столы, один на другом вверх ножками, плотно закрывают кухонный блок. Почти все места заняты, народ плотно облепил лавки и подоконники. Изредка кто-то торопливо пересекает центр.

— Борис, возьми на себя обустройство моих друзей. Расчисть им где-нибудь место, — на мой ожидающий взор, гигант кивает.

Расцветаю в улыбке и хлопаю его по плечу.

— Давай. Очень на тебя надеюсь. Кроме тебя никто не сможет.

Действительно, всё у него получается быстро. Двумя словами и двумя жестами. В результате его могучего заклинания, дюжина метров двойного ряда скамеек очищается. Туда идут почти все, кроме артистической группы.

Прежде чем исчезаю за кулисами, снова подходит большой Борис.

— Ну, так это… ты это, как-нибудь сделаешь?

— Не волнуйся, — снова хлопаю по плечу, не сверху, сбоку, — уже делаю. Ты присмотри, чтобы моих никто не цеплял. Я за них не боюсь, но конфликты на празднике ни к чему.

— Не боись! — Под его хлопком по плечу, — ему-то сверху шлёпнуть ничего не мешает, — меня слегка шатает.

Вскакиваю на сцену. Роль конферансье занял для себя любимого. Первым номером у нас Катя. Сам удивился год назад, когда она сподобилась на каком-то школьном мероприятии, ещё в начальной школе, спеть песенку. Приятный и звонкий голосок. Сопрано, если отвлекаться от того, что она пока ребёнок.

С того момента наша музыкантша старательно вытаскивает её на сцену. Катя упирается,