Доминик поверил Коблецу, а потому не стал беспокоить доктора признанием, что случались дни, когда он держался только с помощью валиума, и ночи, когда он принимал по две и даже три таблетки флуразепама, порой запивая их пивом или виски. Но через пару недель он сможет перестать принимать лекарства без страха, что сомнамбулизм снова схватит его за горло. Лечение действовало. Вот что было важно. Лекарства, слава богу, давали результат.

До этого дня.

«Луна».

Злой и разочарованный, он стер слова с дискеты — сотня строк, по четыре повтора на строке.

Доминик долго смотрел на экран, и его тревога росла.

Наконец он принял валиум.

Тем утром Доминик не стал работать. В одиннадцать тридцать они с Паркером Фейном забрали Денни Улмса и Нюгена Као Трана, двух ребят, приписанных к ним отделением «Старших братьев Америки»[16] в округе Ориндж. Они собирались поваляться на пляже, пообедать в «Гамбургер-хамлет» и посмотреть кино. Доминик с нетерпением ожидал этой вылазки.

Он начал сотрудничать со «Старшими братьями» несколькими годами ранее в Портленде, штат Орегон. Никакого другого участия в общественной жизни он не принимал. Это занятие было единственным, позволявшим ему выбираться из кроличьей норы.

Сам Доминик в детстве жил у нескольких приемных родителей, где чувствовал себя одиноким и все больше замыкался в себе. Он надеялся, что когда-нибудь женится и усыновит детей. А пока что он не только помогал детям, но и утешал одинокого ребенка внутри себя.

Нюген Као Тран предпочитал, чтобы его называли Дьюк, как Джона Уэйна, чьи фильмы он любил. Тринадцатилетний Дьюк был младшим в семье беженцев, которым посчастливилось спастись от ужасов «мирного» Вьетнама, — яркий, сообразительный, настолько же пугающе проворный, насколько худой. Его отец, уцелевший в жестокой войне, в концентрационном лагере и во время двухнедельного плавания на хлипкой лодке в открытом море, погиб три года назад в солнечной южной Калифорнии, застреленный грабителями в магазине 7-Eleven, где работал ночным администратором; это была его вторая работа в Америке.

Отец Денни Улмса, двенадцатилетнего «младшего брата» Паркера, умер от рака. Более замкнутый, чем Дьюк, он стал его закадычным другом, а потому Доминик и Паркер часто совмещали свои выезды.

Паркер стал «старшим братом» нехотя, по настоянию Доминика. «Я? Я? Я не создан для того, чтобы быть отцом, родным или приемным, — сказал Паркер. — И никогда не буду ни тем ни другим. Я слишком много пью, слишком много распутничаю. Какие советы, кроме самых что ни на есть криминальных, могу я дать мальчишке? Я канительщик, эгоист, занят только собой. И я нравлюсь себе таким! Что, бога ради, я могу предложить парнишке? Я даже собак не люблю. Дети любят собак, а я их ненавижу. Грязные блохастые твари, черт их побери! Чтобы я стал „старшим братом“? Дружище, твои шарики куда-то укатились».

Но днем в четверг, на пляже, когда вода была слишком холодной для плавания, Паркер устроил волейбольный матч и гонки на берегу. Он заинтересовал Доминика и мальчиков сложной игрой собственного изобретения, для которой требовались две летающие тарелки, пляжный мячик и пустая банка из-под лимонада. Под его руководством они построили еще и замок из песка, куда поселили злобного дракона.

Потом был ранний обед в «Гамбургер-хамлет» в Коста-Меса. Когда ребята отлучились в туалет, Паркер сказал:

— Доминик, добрый мой друг, эта затея со «старшим братом» — лучшая из всех идей, что посещали меня.

— Посещали тебя? — Доминик покачал головой. — Да я тебя на аркане тащил, а ты лягался и кричал.

— Чепуха. Я всегда умел общаться с детьми. Каждый художник — ребенок в душе. Чтобы творить, надо оставаться молодым. Дети меня бодрят, не дают заржаветь мозгам.

— Скоро ты обзаведешься собакой, — сказал Доминик.

Паркер рассмеялся, допил пиво, подался вперед:

— Ты в порядке? Мне показалось, что временами ты был… рассеянным. Немного не в себе.

— Много всего в голове, — сказал Доминик. — Но я в порядке. Хождения во сне почти прекратились. И сновидения тоже. Коблец знает, что делает.

— Новая книга продвигается? Ты только мне мозги не засирай.

— Продвигается, — соврал Доминик.

— Временами у тебя такое выражение… — Паркер внимательно глядел на него. — Будто ты накачался. Не увеличиваешь дозу, я надеюсь?

Прозорливость художника взволновала Доминика.

— Я был бы идиотом, если бы начал есть валиум, как конфеты. Конечно, я следую предписаниям.

Паркер просверлил его взглядом, но, судя по всему, решил не давить слишком сильно.

Фильм был хороший, но Доминик почему-то разнервничался. Через полчаса, почувствовав, что нервозность грозит перерасти в приступ тревоги, он поспешил в туалет. С собой у него была таблетка валиума — на всякий пожарный.

Но главное, он чувствовал себя победителем. Ему становилось лучше. Сомнамбулизм понемногу отпускал его. Правда-правда.

За сильным запахом дезинфектанта ощущалась едкая вонь мочи из писсуаров. Доминик ощутил, как тошнота подступает к горлу. Он проглотил валиум, ничем его не запив.

Той ночью, несмотря на таблетки, прежнее сновидение вернулось к Доминику. Он запомнил и другую часть, не только ту, где его совали головой в раковину.

Кошмар был таким: он лежал на кровати в неизвестной комнате, в воздухе которой, казалось, висел маслянистый темно-оранжевый туман. А может быть, этот янтарный туман существовал только в его сознании, потому что перед глазами все расплывалось. За кроватью виднелись контуры мебели, и в комнате присутствовали еще как минимум два человека. Но их формы были будто подернуты рябью, извивались, словно дело происходило в мире дыма и жидкости, где ни у чего нет четких очертаний.

Он чувствовал себя будто под водой, далеко от поверхности таинственного холодного моря. Атмосфера в пространстве сновидения давила сильнее, чем воздух. Ему едва удавалось дышать. Каждый вдох и выдох доставлял невыносимые мучения. Он чувствовал, что умирает.

Две нечеткие фигуры приблизились. Его состояние, казалось, беспокоило незнакомцев, которые взволнованно говорили друг с другом. Он знал, что говорят по-английски, но не понимал ни слова. Холодная рука прикоснулась к нему. Послышалось звяканье стекла. Где-то хлопнула дверь. Словно идущие подряд две сцены в фильме, сновидение переместилось в ванную или кухню. Кто-то вдавливал его лицом в раковину. Дышать стало еще труднее. Воздух превратился в гущу, которая с каждым вдохом залепляла ноздри. Он задыхался, пытался избавиться от густой каши воздуха, а те двое кричали на него, но, как и прежде, он не понимал, что они говорят, а они заталкивали его голову в раковину…