именно здесь, среди листвы этого величественного и прекрасного дерева я особенно остро почувствовала свое одиночество. Плывшая над головой луна и звездное южное небо, тихий щебет птиц и искрящаяся гладь реки в дали — вот, что делало меня по-настоящему счастливой и свободной. Я была частью этого мира.

— Возможно, мне стоило переродиться птицей в следующей жизни? — бормочу, задумчиво облокотясь о ствол. — Буду свободно летать над холмами, и никакой Эдвард Фейн не сможет потревожить моего покоя.

Наконец вдали послышался звук заводящегося мотора.

— Наконец-то уехал, — шепчу, но сердце болезненно сжимается.

Подождав еще какое-то время и убедившись, что в саду тихо, спускаюсь с дерева. Не хочу сегодня домой. Пусть отец сколько угодно бушует. Лягу на ступенях храма и буду глядеть на луну. Сегодня так невыносимо жарко, что в комнате я не смогу уснуть.

Подхватываю с низкого столика венок из жасмина и бреду в сторону храма. Его острые шпили отчетливо выделяются на фоне ночного неба. Тяжелые двери плотно закрыты. Я усаживаюсь на широкий парапет мраморной лестницы и рассматриваю венок в руках.

Завтра у нас с Эдвардом роспись. Отец будет так счастлив, хоть и конечно не захочет подать виду. Пея даже достала свадебный набор украшений, хочет, чтобы хотя бы, если не Джи, то я надела его. А мама… Мама показывала нам с сестрой индийский танец, который танцует невеста. Она мечтала подарить нам золотые браслеты. И не дожила… Не увидела своих дочерей молодыми девушками. Не увидела мужа Джи, и не увидит меня завтра. А может это и к лучшему?

Подношу к лицу жасминовый венок и вдыхаю полной грудью сладкий аромат.

— Прости, мама, — шепчу, — я не смогла найти себе мужа. Того, с кем проживу остаток своих дней. Прости.

Поднимаюсь на ноги, поправляю юбку, решительным движением срываю с головы сари.

— Но я помню все, чему ты меня учила, смотри!

Складываю руки на груди и начинаю плавно двигаться. Пусть сегодня лишь луна и река будут свидетелями моего свадебного танца. Руки плавно изгибаются в воздухе, повторяя движения, которым меня учила мама. Я сливаюсь со стихиями ветра, воды, во мне бьется пульс самой жизни, растекается по венам. Кружусь вокруг, изгибаю стан, я вхожу всем телом в водоворот природы. Наполняюсь ее силой, ее звуками. Из центра моего сердца поднимается песнь и звучит громко, наполняя изнутри ликованием. В бок, вперед, и снова живой рисунок рук, рассказывающих повесть. Но тут босой ногой наступаю на острый камешек, боль пронзает ногу, и я падаю на одно колено. Словно внутри резко отпустило пружину. Закрыв ладонями лицо, я опустилась на колени и горько зарыдала.

— Киара! — вдруг раздался испуганный голос.

Вскидываю голову и вижу фигуру Эдварда. Бежит так, словно произошла беда. Уже возле меня, бросается на колени. В глазах застыли страх и отчаяние. От былого лоска не осталось и следа.

— Что с тобой? Ты ударилась?

Он принялся ощупывать мою ногу, я же не могла перестать таращиться на него. Среди тишины этого храма, в свете мерцающей луны Эдвард показался мне ненастоящим, каким-то сном или видением.

Заметив мой взгляд, Эдвард нахмурился.

— Почему ты такая бледная? Что-то случилось?

Но поскольку я не отвечала, он продолжал.

— Я отнесу тебя домой, твой отец волнуется.

И, не дав мне даже возразить, подхватил на руки. Я дернулась, выворачиваясь из сильных рук.

— Пусти! Пусти!

— Нет, — отвечает хрипло, прижимая сильнее, — тебе надо в дом, вызвать врача.

Эта его забота, ничем не прикрытая тревога в глазах ранили в самое сердце, и я с удвоенной сильной заколотила ему в грудь.

— Отпустите меня! Отпустите! Иначе я лишусь чувств! Мне противно! Противно быть с вами!

От моих слов Эдвард, казалось, оторопел и наконец опустил меня на землю.

— Противно быть со мной? — произнес он с болью. — Киара, что с тобой случилось?

Меня била дрожь, схватив упавшее сари, поспешила накрыть им голову, спрятаться от горящего взора Эдварда.

— Мне противно быть игрушкой в ваших руках, месье Фейн, — отвечаю с горячностью, — почему вы это делаете? То оттолкнете меня, то бежите спасать, то вдруг поцелуете. И затем снова! Вам так нравится? Это такое развлечение для заскучавших джентльменов?

Свет луны вырисовывал черты лица Эдварда, делая их жестче, резче, а серые глаза непроницаемыми.

— По-вашему, я играю с вами, Киара?

— Зачем вы целовали меня тогда в беседке, а до этого после падения в реку? Или я вам кажусь легкой и доступной? Просто дочка французского плантатора из экзотического Лаоса, а не какая-то изысканная английская леди.

Боль, горечь, ревность все это сплелось в такой жуткий ядовитый клубок в моей груди, что стало трудно дышать. Эта несдержанность, эти упреки. Зачем говорю это и не могу остановиться? Эдвард молча слушал. Но в застывшей позе читалось напряжение.

— Почему вы сблизились с моим братом? — задаю вопрос, особенно сильно мучивший меня в последнее время. — Ведь вы ненавидите его также сильно, как и Джона Картера. Отец этого не замечает, но я то вижу. Ваши глаза, ваши речи. Ваше хладнокровие подводит вас, месье.

— Почему ты так изменилась, Киара? — вдруг спрашивает он. — Почему перестала верить мне? Я ведь поклялся, что сделаю все, чтобы ты не пострадала.

Это было выше моих сил. Я подалась к нему, за секунду оказавшись лицом к лицу.

— Поклянитесь мне, что не навредите Даниэлю! — пронзаю его взглядом. — Поклянитесь под сенями этого священного храма, что мой брат тоже не пострадает!

Молчит. Стиснув челюсти.

— Я лишь дал твоему брату то, чего он просил. Но как он распорядится этим, целиком и полностью зависит от него самого.

— Значит все-таки не дадите клятвы? — отшатываюсь резко.

Опускает голову, чтобы спрятать яростный блеск глаз.

— Твой брат отныне предоставлен своей судьбе.

Бросаюсь прочь по ступеням, но через несколько шагов Эдвард догоняет меня.

— Киара! Постой! — сердце царапают хриплые нотки в его голосе. — Не уходи вот так от меня.

— Теперь, месье Фейн, я хочу лишь одного, чтобы наша сделка поскорее закончилась, и каждый остался при своем. Я со своим наследством, вы — подальше от меня и моей семьи в горячо любимой вами Англии.

Вены опаляет жгучая ярость. Я была слепа, была слаба. Но больше не позволю этому мужчине играть со мной. В глазах Эдварда же горел огонь ненависти и такая же ярость. Пусть лучше так, пусть лучше я буду видеть, что он чувствует ко мне по-настоящему, чем те поцелуи и фальшивая забота.

— Увидимся с вами завтра в муниципалитете, — бросаю напоследок.

Вырвала руку и убежала прочь.

***

— Все это