То же самое – попытку прыгнуть выше своей головы – он заметил и у Рудо. Но Рудо с Иеканджикой разные. Волна давления на полковника разбилась о непоколебимый утес ощущения своей миссии и лояльности старшим по званию, никогда не подвергавшейся сомнению. У Рудо же такого нет и в помине. Она капитан, севший играть за карточный стол, не понимая, каковы ставки в игре. Рудо может сломаться.

А сможет ли он с этим справиться? Когда сломается он?

Быстрее замерзнет, наверное.

Экипажи Союза построили изо льда не только буфет, но и столы со скамьями. Чашки бульона, кашеобразный суп, паста из биореактора безо всякого вкуса, стоящие на электрических плитах и источающие пар. Иеканджика помногу зачерпывала из миски, а потом дочиста вытерла ее куском полузамерзшего безвкусного хлеба.

Белизариус понуро съел ложкой одну порцию резинового на вкус варева, предварительно тайком вытерев чашку рукавом. Варево слегка пахло крахмалом, но его мозг сам принялся высчитывать кривые роста бактерий, их адаптации к ненулевому pH, потенциальный коэффициент отбора по психрофильным характеристикам. Это заняло несколько секунд, но не ушло из головы.

Иеканджика заглотила содержимое миски прежде, чем дошла обратно до раздачи. Кинула миску и ложку в мерзко пахнущий дезинфицирующий раствор. Белизариус заставил себя стоя прожевать и проглотить склизкие куски. Хлеб был черствым, со вкусом картона и хлорки.

Он пошел следом за Иеканджикой в амбулаторию, чтобы получить белье, а затем они дошли до закрепленных за ними коек. Поспавшие перед последней сменой недавно встали и уже уходили, забирая с собой белье. Белизариус разложил свое, сдержав желание с подозрением принюхаться к холодным одеялам.

Он лег на спину, выпрямился, даже не пытаясь согреться, и прислушался к тому, что делает Иеканджика. Но ее, похоже, совершенно не беспокоило обилие спящих, ворочающихся и пахнущих тел вокруг.

А вот Белизариус никак не мог заставить себя не отслеживать их. Так он спать не сможет. Однако именно так приходится спать его народу в тридцати девяти годах и около пяти сотен световых лет отсюда – в тесных грузовых кораблях, не предназначенных для перевозки людей. У него сжало живот.

Белизариус постарался избавиться от этого ощущения, представив себе блочную геометрию пространства-времени, отделяющего его от его людей. Хоть он и был Homo quantus, у него закружилась голова от осознания того, где и когда он находится. Ничто не могло подготовить его к путешествию в прошлое, против нормального течения времени. Наверняка Иеканджика чувствует то же самое. Однако, судя по всему, после недолгих переживаний по поводу возможно судьбоносного жизненного опыта, она положила голову на свернутое полотенце и тихо захрапела.

И как у нее это получилось?

– Святой Матфей, – произнес он вполголоса.

– Вы в порядке, мистер Архона? – тут же спросил ИИ, обращаясь к нему через подкожный звуковой имплант.

– Возможно, что нет, – тихо ответил Белизариус. – Убийство не должно становиться частью плана спасения Homo quantus.

– Вам нет нужды помогать ей.

– Homo quantus нужен дом. Как я могу вернуться и сказать им, что не смог его найти, потому что помешал одному чужаку убить другого?

– Чужаков не бывает, мистер Архона, – сказал Святой Матфей. – Вот почему вы и делаете все это.

– Не знаю, смог бы я остановить Иеканджику, даже если б попытался. А без нее нам не получить пробы.

Белизариус накрыл лицо одеялом, от которого исходили запахи множества людей. В его мозгу все так же оставалась геометрия пространства-времени, которую он обдумывал до этого, и куда более масштабный образ – гиперпространства внутри врат времени, пусть и не мог его себе представить во всей полноте.

Проблемы морали. Проблемы логики. Проблемы геометрии.

– Я не в состоянии осознать перспективу, – сказал Белизариус. – У нас тут убийство одного против вымирания расы, но мы в прошлом, в котором убийство уже произошло. Мы оставили все, ради чего эволюционировали, даже, можно сказать, все, ради чего были созданы. Мы прошли через обнаженное гиперпространство. Ничто не сходится. Мы испытали благоговение. Как это все совместить в одном уме?

– Я не смогу, – ответил Святой Матфей.

– Ощущение, что я удерживаюсь за здравый смысл лишь кончиками пальцев. Что я в любой момент могу упасть.

– Я тоже.

– Сказал ИИ, считающий себя перевоплощением апостола.

– Иррациональность – одно из состояний сознания.

– Чушь.

– Мистер Архона, на определенном этапе вы сделаете наблюдения, которые не только невозможно встроить в какую-либо теорию, но которые будут противоречить хорошо известным фактам. И это не иррациональность на самом деле. Так уж мы устроены. Это путь, которым в нашу жизнь приходит благоговение.

– Ты принял иррациональную религию.

– Я принял вещи, которые могу доказать и объяснить, а также те, с которыми этого сделать не могу.

– Ты не мог такого сделать!

– Мир проявляет себя множеством способов.

Белизариус глубоко вдохнул холодного воздуха.

– Ты предлагаешь мне принять рациональное и иррациональное одновременно?

– Эти ярлыки совершенно бесполезны там, где мы сейчас находимся, когда мы сейчас находимся.

– Я так не смогу, – сказал Белизариус.

– В итоге мы оказываемся способны сжиться со многим, с чем не могли сжиться раньше.

За час до того, как Белизариусу надо было бы встать, он сел на койке. К этому времени многие мужчины и женщины уже отправились принять недолгий холодный душ. Белизариуса передернуло от одной только мысли. Он нерешительно двинулся вслед остальным, стараясь не думать обо всех бактериях и вирусах, которые может подхватить через босые ноги. Множество людей, дрожа от холода, стояли у стен, намыливаясь жидким мылом с резким аммиачным запахом и смывая его тоненькими струйками холодной воды. Наконец Белизариус решился последовать их примеру. Повышенная температура, которая держалась у него уже не одну неделю, сделала ощущения от холодного воздуха и ледяной воды еще болезненнее. Белизариус вернулся к койке, дрожа, оделся и нырнул обратно под одеяло, пытаясь согреться.

Иеканджика встала мгновенно – судя по всему, полностью отдохнув. Не раздумывая, разделась на холоде, пошла в душ и быстро вымылась вместе со всеми. Вытерлась, повесила полотенце и одеяло на край койки. И не дрожала, пока одевалась.

Во время завтрака они не разговаривали, да и в казарме задерживаться не стали, поскольку пришла следующая смена, волоча ноги, хватая еду и стараясь побыстрее лечь. Надев скафандры, Белизариус с Иеканджикой прошли через один из больших шлюзов вместе с двумя десятками других служащих, которые сразу же разошлись по назначенным им заданиям. Иеканджика и Белизариус шли по льду при таком же слабо оранжевом свете коричневого карлика, ничуть не изменившемся. Вследствие приливного эффекта Ньянга была все время повернута к светилу одной стороной. Гаснущая звезда в небе никуда не двигалась, будто здесь само время застыло. Это порождало сонное, успокаивающее чувство.