Трактор рванулся с места, ухнул гусеницами, заюлил железным брюхом по целинному снегу. Сзади, за трактором, тянулся ровный след, вдавленные, разметавшиеся космы травы, сплюснутые гусеницами кочки. В иных местах желтым наплывом проступала ржавая болотная вода. Рита сидела плотно сжав губы, вцепившись пальцами в кромки исшарканного до пружин сиденья. Лес надвигался, рос. Еще сотня-вторая метров — и все. Но вот гусеницы пожрали и эти последние метры.

Вальщик Николай Прошин оторопело уставился на трактор, который вдруг появился со стороны болота, точно леший, обсыпанный пихтовыми иглами. Прибежали Платон, Тося, Анатолий.

— Да это же наш трактор! — недоуменно вымолвил Николай.

— Ну, конечно же, сорокинский, — жором выкрикнули парни. — Только какого черта он с той стороны появился?!

— Привет, ребята! — помахала рукой Волошина. — Что, не ожидали? — Она спрыгнула в снег, веселая, раскрасневшаяся. Плечи, шапка у нее тоже обсыпаны желтыми иглами пихтача.

— Здравствуйте, Маргарита Ильинична! — в один голос ответили парни. — Как это через болото умудрились перемахнуть?

— Не трактор, а ковер-самолет, — отвечала она. — Новый волок проложили, теперь расстояние трелевки вдвое сократится. А ну, за дело! — озорно выкрикнула Рита. — Заноси, заноси чокер! Да не делайте такие глубокие засечки и без того хлыст не потеряется… Да, вот так, Корешов, вот так!

Платон чувствовал на затылке ее горячее дыхание, старался из последних сил.

— Эх, вас бы, Маргарита Ильинична, в нашу бригаду, — говорит Тося. — Мы бы тогда горы свернули!..

— Зачем горы, — улыбается Рита. — Трелюйте больше леса и не тащитесь в хвосте у Заварухина…

Парни сопят — в самую точку попала, самую больную струнку затронула. И так уж в поселке проходу нет… Генка цветет. Генка чувствует себя победителем. «Эх! — выдыхает Тося морозный пар. — Жили, работали спокойно, а сейчас вертись, как белка в колесе». — Чокер не нитка, чокер упруг, чокер вырывается из рук, норовит по лицу смазать.

— Шабаш! — поднимает руку Виктор. — Отходи! Вы со мной, Маргарита Ильинична?

Да, она с ним, а душой здесь. Но ты ведь не член бригады, ты руководитель. Надо еще на нижнем складе побывать, выяснить, почему медленно идет разгрузка.

— Всего хорошего! — машет она варежкой. Ловит взгляд Платона. А он смотрит в сторону. Эх, Корешов, Корешов!..

3

— Ты требуй, требуй с них денег! — напоминает Нестер. — Нашли дуру задарма работать… В двадцатый век дураков нет, так и скажи им.

Анна слушает мужа, не перечит, но и не поддакивает, как прежде. «С кого же деньги-то требовать?..» Давно ли страшилась идти на первое занятие, а сейчас освоилась, сейчас не может дождаться того вечера, когда идти в клуб. Девчата такие послушные, такие ласковые… А вскоре стали приходить и женщины. Сейчас встретятся где в магазине или на улице, приветливо улыбаются и говорят: «Здравствуйте, Анна Васильевна!» Ну, понятно, дело женское — о детишках малость поговорят, о всяком там житье-бытье. И кажется Анне, что посветлел поселок, и люди в нем такие хорошие, такие ласковые живут… В гости наперебой приглашают. «Да разве не совестно с них деньги требовать?» — слушает Анна брюзжание мужа.

Сегодня нет занятий. Убралась в конторе, пришла домой, развела стирку. Стирки накопилось много. Грязного тряпья полный бачок. Стала отбирать — белое к белому, темное — к темному.

А Нестер, знай, все о деньгах твердит. Даже надоело.

Анна накинула ватник, взяла ведра, по тропке побежала к колодцу. Колодец оброс льдом. Крутит Анна ворот за отполированную ручку, ворот скрипит и будто выговаривает: деньги, деньги… На душе у Анны тяжело стало, чуть не обронила в колодец ведро. Будь прокляты эти деньги. Шла домой, выплескивалась из ведер вода, коромысло плечо давило…

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

1

Горизонт на западе вчера с вечера полыхал огромным пожарищем над тупорылыми вершинами сопок. Тайга притихла; настороженно прядет ушами под корчей трусливый заяц… Лесорубы, расходившиеся от конторки по домам, останавливались, поворачивали головы туда, где зашло солнце, хмурились, переглядывались понимающими взглядами…

С наступлением сумерек повалил косматый снег. За полночь стены домов вздрогнули, тонко запело в трубах печей, задребезжали стекла окон. И даже сквозь стены просачивался стон тайги, словно под окнами гуляла свадьбу волчья стая и выла, выла… Жутким был этот вой и ненароком проснувшиеся жены жались к мужьям.

— Пурга, Платон! Пурга! — будил Виктор крепко спавшего Корешова. — И угораздило же ее разразиться! Ну, да это не впервой! — точно в успокоение заключил он.

— Это еще ерунда, — подал голос Поликарп Данилович. — Вот в тридцатых годах, помню, намело такое, что одни крыши видать…

Пока они умывались, завтракали, ветер на улице неожиданно стих. Он залег за высокими сугробами, как за барханами сыпучего песка, притаился… Низко над поселком тащились клочковатые тучи, отсиживались на вершине ближней сопки и брели дальше, беспокойными тенями чертя взлохмаченную тайгу.

В конторке толкались рабочие, ждали начальника лесопункта. Он с Волошиной на «козлике» выехал проверить дорогу до верхнего склада. Возвратились они очень быстро. Лица их были озабочены. Наумов, здороваясь на ходу с рабочими, прошел к столу, оставляя на полу печатки снега. Расстегнул полушубок, взял телефонную трубку, попросил, чтобы его соединили с директором леспромхоза. Телефонистка ответила, что линия повреждена. Исправят не ранее как к вечеру. Леонид Павлович со злости обрушился на ни в чем не повинную телефонистку. Потом резко бросил трубку на рычаги и, ни на кого не глядя, сказал:

— Плохи дела. Дорогу до верхнего склада перемело. Мы на третьем километре засели. — Он поднял голову, встретил тугой взгляд Вязова.

— Надо расчищать, — сказал Иван Прокофьевич. — Была бы связь, вызвали снегоочиститель…

— Ничего, справимся и бульдозером, — принял решение Леонид Павлович. — Марченко, — позвал он.

К столу протолкался бульдозерист Марченко. Он молча выслушал наставления начальника лесопункта и так же молча удалился. Остальным было объявлено — брать лопаты, выезжать на расчистку дороги.

Случайно или намеренно, но бригада Заварухина оказалась рядом с сорокинской. Генка орудовал лопатой с лихим озорством, снял телогрейку, остался в одном шерстяном свитере.

Впереди зарывался ножом в снежные завалы бульдозер. Платон видел, что Рита присоединилась к заварухинцам. Кольнула ревность. Он крепче сжал короткий черенок лопаты, с каким-то злым остервенением бросал и бросал снег. Примерно на половине пути к верхнему складу со склонов ближайшей сопки скатился первый порыв ветра. Он взвихрил снег, бросил его в лица работавших на дороге.

— Кончай! — разнеслась по цепочке команда Волошина. Повалил снег, закрутило. Илья неожиданно вынырнул за спиной Корешова, как огромная снежная кукла, дохнул в лицо табачным перегаром.

— Корешов, добеги до бульдозера, скажи Марченко, чтобы возвращался в поселок.

Платон закинул за плечо