Марш! – фонарь гаснет за ненадобностью и исчезает за поясом тучного мужчины, который, нехорошо посмеиваясь, перехватывает ружьё двумя руками. – Эх, давненько я на молодых кабанчиков не охотился!

– Да чтоб тебе вечно рыдать на пороге борделя!

Предупредительный выстрел взрывает ночной воздух. Молодой кабанчик, он же Арбатов, подгоняемый ликующим "ёбвашуматем", срывается в бег с такой скоростью, что шелест травы перекрывает даже заливистый лай. Рекс рвётся с поводка, утягивая за собой хозяина, явно нацелившись вогнать зубы в обидчика, в то время как у Мирона из режущих предметов имеется только острый не к месту язык.

Глава 28. Арабский шейх

– Лезь на дерево, – обжигает мне ухо Димкиным шёпотом. – Видишь, бешеные что псина, что хозяин. Заметят, ног не унесём.

Меня даже кусать не обязательно – я готова богу душу отдать от одного только лая. И как на зло, мне не хватает каких-то пару сантиметров роста, чтобы дотянуться до нижней ветки. Ну кто, блин, мог подумать, что за черешней лучше идти на шпильках?

– Дим, помоги, – извиваюсь червём в попытке вскарабкаться по стволу. – Исаев?!

Исаева нет. А Рекс где-то близко. И пульс грохочет так быстро, что ноги подгибаются. На четвереньках, как клоп позорный, отползаю по рассыпанной черешне в какие-то вонючие кусты с белеющими в ночи соцветиями. Собачий лай отдаляется, возвращая лёгким способность свободно дышать, но глотнув как следует ночной прохлады, меня практически сразу сотрясает плач. Сознание судорожно анализирует каждый шорох, пытаясь определить судьбу Мирона. Что с ним?

Паника смазывает восприятие времени. О том, что прячусь я уже прилично можно определить только по затёкшим ногам и влажной футболке, сплошь пропитанной холодным потом. Выстрелов по-прежнему не слышно, это обнадёживает. А вот тяжёлая поступь поблизости заставляет скукожиться. Я зажимаю ладонями уши, так как сердце и без того колотится на пределе возможностей. Большего страха я просто не вынесу.

Прикосновение к плечу сжигает выдержку в пепел. Я с диким рыком бросаюсь вперёд, но встретив лбом нечто твёрдое, беспомощно плюхаюсь на задницу.

– Спокойно, Маша, я Дубровский.

– Мир! – вскочив на ноги, обвиваю руками крепкую шею. – Ты в порядке?

Ещё никогда мне так сильно не хотелось расцеловать сводного брата.

– Боялась за меня? – горячие руки обжигают через ткань футболки: обнимают, гладят, отряхивают от листвы.

Киваю. Ещё как боялась. Трусь щекой о колючий подбородок. Дурнота отступает. Под пальцами взволновано опадает его грудь. Паника понемногу сходит, убаюканная знакомыми запахами, дыхание начинает успокаиваться, подстраиваясь под выравнивающийся стук его сердца. Он на своём месте. Рядом.

– Как ты меня нашёл?

– О, это было сложно. Я долго разглядывал твой зад и гадал, кто там такой хорошенький в бузине затаился: лань или лисица? Мой ты паучонок, – горячие губы собирают с щёк предательские слёзы. – Ну всё, не плачь.

– А сторож где? – доносится с соседнего дерева голос Димы.

– Дрыхнет уже, наверное, дома. На понт нас взял, колобок хитровыделанный, – Мир блаженно закрывает глаза, когда я несмело касаюсь губами его подбородка. – Если вы наелись, то валим. Я видел неподалёку сарай полный сена, там заночуем. Нога гудит зверски, напоролся на шип.

***

Запахи сушённой травы душат и щекочут нос. Тяжёлая голова немного кружится, но это скорее всего последствия выпитого, а вот тихие стоны списать на похмелье не получается. Слишком они характерные, чтобы игнорировать происходящий где-то рядом беспредел.

Сесть получается только с третьей попытки. Исколотое сеном тело чешется и постоянно проваливается глубже, но нащупать опору в виде убаюкавшего меня Арбатова почему-то не выходит. Куда он, чёрт возьми, подевался?

– Ниже, крошка... Давай же... Ну?

В горле окончательно пересыхает. Отчаянно хочется пить, а лучше сразу выпить, потому что открывать глаза мне резко перехотелось. Не готова я к новым потрясениям. Вот совсем неготова.

– Плохие девочки...

Совсем близко слышится сопение, перерастающее в приглушенный смешок. Всё-таки смаргиваю, пытаясь собраться с духом, и встречаюсь глазами со сводным братом. Мир в своей манере первым делом окидывает меня оценивающим взглядом.

– Ш-ш-ш... – завершив осмотр, прикладывает он палец к губам. Мышцы под смуглой кожей слегка подрагивают от сдерживаемого смеха, но причина обуявшего его веселья всё ещё находится вне поля моего зрения.

– Ай, не толкайтесь!.. Всем хватит...

Мир, лежащий на животе у меня в ногах, впечатывается лицом в сено, сотрясаясь в новом приступе беззвучного хохота. Дождавшись, когда я подползу ближе, он одной рукой притягивает меня к себе и кивает вниз.

Первые лучи солнца проникают между щелей в досках. Этого хватает чтобы в красках живописать идиллическую картину в духе "Арабский шейх и три его наложницы". Я несколько раз смаргиваю, пытаясь прийти в себя, но ничего не меняется. Шейх, он же Исаев, лежит распластанный на кучке соломы, излучая востребованность и исключительное довольство собой. А вокруг него толкается тройка любопытных козлят и, очевидно поощрённые ответным бездействием, самозабвенно слизывают солёный пот с его лица и плеч.

– Ну нежнее... не все сразу...

Козлята, не то фыркая от смеха, не то плюясь от перегара, как ни в чём не бывало продолжают "умывать" свою находку.

– Я совершенно точно помню, что Дима засыпал в одном стогу с нами.

– Ушёл отлить и заблудился, – пальцы Мира медленно словно невзначай проскальзывают под пояс моих шорт, сжимают ягодицу. – Чёрт... не могу больше...

– Мы не одни... – откашливаюсь, пытаясь подавить внезапное волнение.

– Дима! – орёт он решительно спрыгивая со стога. – Подъём, фантазёр! Оставишь дамам номер, продолжите в другой раз. Мы возвращаемся. Тебе пора домой.

Вокруг становится непроницаемо тихо. Исаев таращится на замеревших козлят, козлята – на него. Пролежав с полминуты в глубокой прострации, он вскакивает и, преследуемый шайкой игривых "фанаток", проносится по сараю плюясь во все стороны и попутно растирая себя руками.

– Что за?.. Черти блохастые! Да от меня теперь козлом за версту разит!

– Боюсь, они здесь ни при чём, – бормочет Мир, помогая мне спуститься.

Видимо, внезапное перевоплощение прекрасных наложниц оказалось чересчур радикальным, так как весь обратный путь Исаев крыл в три этажа отужинавших им накануне комаров и каждую кочку, о которую умудрился споткнуться. Пожелать нам хорошо отдыха, ровно как и попрощаться Дима не посчитал нужным. По-хорошему, мне должно быть стыдно, но глядя на столб пыли, поднятой его машиной, я испытываю только ни с чем не сравнимое облегчение. Наконец-то мы