Шрифт:
Закладка:
В дальнем углу комнаты камин, но огня в нем нет, и зев его за решеткою видится темной дырой.
Страшно.
Ковер.
Стол с вазой, в которой тихо увядают лилии. Матушка лилии не любила, все повторяла, что, мол, пахнут слишком уж сильно.
У нее от этого запаха мигрень начиналась. А Эва… Эве они нравились. Крупные яркие цветы, такие вызывающе-белые, с лепестками, будто из фарфора отлитыми.
Но сейчас её замутило.
Она сидела.
И… долго ли? Эва не знала. Просто сидела. Разглядывая резной столик. Кресла, стоящие друг напротив друга. Вазу… ваза была древней, возможно, даже ценной. И лилии.
Дверь отворилась беззвучно.
И Эва оглянулась.
Глава 16 Где некий джентльмен получает приглашение, хотя уже и не надеялся
Глава 16 Где некий джентльмен получает приглашение, хотя уже и не надеялся
Чарльза нагнали у самого дома. Мальчишка-оборванец, один из многих, что заполонили улицы, свистнул.
- Эй, миста! Вам тут! – он поднял конверт. – Велели передать!
- Мне? – Чарльз остановился.
Пахло дымом.
И грязью.
Соломой. Конским навозом. Желтым едким смогом, что рождался где-то в недрах фабрик на окраине, а потом, поднимаясь к самым небесам, опускался на город, накрывая весь, не делая разницы между приличными и неприличными районами.
Голова слегка болела.
Да и вообще… настроение было таким, что хотелось кого-нибудь убить. А кого?
- От кого? – хмуро поинтересовался Чарльз.
Возвращался он пешком.
Можно было бы нанять экипаж. Даже стоило бы нанять экипаж, но хотелось пройти. Успокоиться. Подумать. И к разговору подготовиться.
Слишком долго его Чарльз откладывал.
- Так… велено, - мальчишка подпрыгнул. – Надыть?
Чарльз молча протянул монету.
И та быстро исчезла в грязных лохмотьях. А мальчишка приподнял дырявый котелок, явно кому-то подражая.
- Благдарствую! – сказал он важно.
И отдал конверт.
От конверта, что характерно, тоже пахло дымом. Сам конверт был обыкновенным, белым, правда, из хорошей бумаги. Внутри обнаружилась карточка.
Сердце дрогнуло. Неужели…
Черная гладкая поверхность. И аккуратные буквы, выведенные алой краской.
«Закрытое общество… имеем честь… по поручительству доброго брата…»
Байни?
Кого же еще, если разобраться.
Но Байни так и не очнулся. Ни когда целитель завершил свою работу, почти наполовину опустошив резерв Чарльза. Ни позже, когда появился все-таки Эвенвуд, донельзя злой. Правда, весьма скоро злость сменилась страхом.
И…
- Загляните ко мне, - это прозвучало почти приказом. – Нам будет о чем побеседовать.
Байни забрали.
И Нэнси, тихо всхлипнув, все же приняла чек. А презрительного взгляда Эвенвуда будто и не заметила. И потом уже, когда тот убрался, сказала:
- Я теперь свободная женщина… обхожусь недорого.
А Чарльз предпочел не услышать.
И сейчас стало тошно. До того тошно, что он с трудом удержался, чтобы не выбросить карточку.
«…на собрание добрых друзей, с тем, чтобы…»
Провести время в изысканных удовольствиях.
Дерьмо.
Какое же…
«…наличие спутницы приветствуется. Сопровождение по желанию».
Карточку Чарльз убрал в конверт. Поглядел на дом. Вздохнул. Надо сказать Орвудам и… лучше лично. Времени осталось не так и много, и стоит решить, что делать.
Хотя что тут решать-то.
Или…
Чарльз оглянулся.
Улица. Обыкновенная. До дома – сотня шагов, он и виден уже. А еще – огромная телега, запряженная ломовой лошадью. И огромный же мужик, что-то этой лошади на ухо нашептывающий. На телеге высились бочки, одна другой больше.
Полная женщина в темном платье и белом чепце несла корзину. Из корзины выглядывали рыбьи хвосты, а над ними кружилась мошкара.
Нянюшка вывела на прогулку пару детишек, обряженных в одинаковые бархатные костюмчики. За ними в отдалении следовал мрачного вида тип. Кучер? Охранник? Или все да сразу?
Стайка мальчишек крутилась возле лавки. И на Чарльза они не смотрели. Никто не смотрел, но… почему не отпускало чувство, что за ним все же наблюдают. Кто? Для чего?
Нет, к Орвудам нельзя.
Он и прежде-то не заглядывал, предпочитая беседовать с Эдди, а с ним встречался в гостинице. И… и нет ничего подозрительного в том, что джентльмен проводит время с родственником.
Да…
Чарльз еще раз обвел взглядом улицу.
Мальчишки стащили-таки что-то с лотка и лавочник разразился руганью. Нянюшка нахмурилась, а за нею и сопровождающий… лошадь, поддавшись на уговоры, двинулась, заскрипела телега, закачалась гора из бочек на ней.
Все… обыкновенно.
И в доме тоже.
Это должно было бы успокоить, но вместо спокойствия Чарльз испытал непонятное раздражение. Будто… будто он взял и вернулся в прошлое. В то прошлое, в котором еще не случилось побега Августы. И его путешествия на Запад. И всего остального тоже.
Тот, прежний, Чарльз порадовался бы. Он ведь, если разобраться, перемен не жаловал. А вот нынешнему это все казалось лицемерием.
- Дорогой, - матушка спускалась по лестнице, придерживая широкие юбки. – Я несказанно рада, что ты-таки вспомнил о нас… ты голоден?
- Нет.
- И все же… прости, но я должна сказать тебе это. Я понимаю, дорогой, что дела в твое отсутствие несколько… разладились и требуют внимания, что несколько тебя оправдывает. Но в целом твое поведение совершенно неприемлемо!
- Мама…
- До меня дошли слухи… впрочем, - она слегка нахмурилась. – Кажется, тебе стоит привести себя в порядок.
От него, наверное, пахло. И вовсе не дымом и городом.
- Прошу прощения, - Чарльз поклонился.
- Иди. Я велю, чтобы на стол накрыли. Чем бы ты ни занимался, не стоит делать это на голодный желудок.
Матушка развернулась.
И удалилась.
И…
И наверху было пусто. В его комнатах. В их с Милисентой комнатах. А где… матушку позвать? Спросить? Она ответит.
Только почему-то стыдно. И страшно. Ответов тоже можно бояться.
Чарльз принял ванну и переоделся. Расчесал влажные волосы и руку собственную понюхал. Казалось, что она все еще пахнет потом и блевотиной Байни.
Да и сам он…
Матушка была в столовой.
Она все еще красива. Странно, что Чарльз прежде не замечал этого. А ведь ей… сколько? Сорок шесть? Она родила его совсем юной. Августу – позже. Но… сорок шесть – не так и много, если в крови есть хотя бы капля силы. А у дочери древнего славного рода её не могло не быть.
Вот и…
Белая кожа. Правильные черты лица. Легкие морщины в уголках глаз ей идут, как и тонкие нити седины в волосах. Та едва-едва заметна. Но все-таки…
- Присаживайся, дорогой…
- Где Милли?
Губы матушки дрогнули.
- Уехала.
