Мы вышли в коридор и напоролись на пронырливого мужичка в кримпленовом пиджаке и массивных очках:

— Здравствуйте, это вы из милиции? Вы меня искали? Главный инженер Агошков Валентин Семенович.

— Здравствуйте, Валентин Семенович. Мы приходили по поводу Ломотько.

— А-а-а… — инженер снял очки и пошоркал их о пиджак. — И до вас уже дошло это безобразие. Удумали, чертяки, увольняться массово. Но мы вопрос решили на местном уровне, так сказать, беспокоиться не о чем.

— Ну как же? — нахмурился я. — Гражданин Ломотько утверждает, что вы его собираетесь уволить. А он стаж считает, местом своим дорожит.

— Да никто его не уволит, это мы так, для проформы жути нагнали. Не регистрировали его заявления даже. Мурыжим в воспитательных целях непутевого слесаря. Будет знать, как в следующий раз бучу поднимать. Подбивать народ на массовое увольнение.

— Как — подбивать? Сварщик же, вроде, ваш все затеял.

— Ефимыч, что ли? Так он уже месяц как на пенсии. Ломотько все начал, и ходит теперь, про Ефимыча сказки треплет, а вину признать боится. У Ломотько родственник на стройке работает. Вот он и хотел туда сорваться. А одному боязно увольняться. Сами знаете, как в городе к таким относятся, к перебежчикам. Так что пусть помучается пока. Заслужил. Мы его еще лотерейные билеты заставим покупать вне очереди.

* * *

Мы вернулись в отдел и стали обмозговывать дальнейший план действий. Благо, в кабинете Погодина до сих пор не было напарника. После отпуска он загремел на затяжной больничный. Ногу сломал. По официальной версии, поскользнувшись в ванне. Но поговаривали, что на пьянке на природе показывал тайные “запрещенные” удары карате. Ногой по березе. Береза победила, а удар так и остался секретным. Обычное дело при такой работе — травмам придавать вид рутинный и благородный. Помню, сколько случаев в мою бытность произошло, когда ребра и кости покрупнее сотрудники по дури ломали. То санки к машине прицепят, то за цветами на черемуху для дамы полезут (на макушке они ж крупнее) подшофе, естественно. Но для получения законной страховки все приключения сводили в служебной проверке к тривиальной бытовухе. Шел, поскользнулся, упал, очнулся — гипс. Спортивные травмы тоже не возбранялись. Качалка и бассейн частенько фигурировали. Был у нас один на службе, с костями хрупкими, как фарфор. Раз в три месяца стабильно что-нибудь ломал. Его так и назвали — хрустальный опер. На страховках себе лодку хорошую купил и мотор к ней. В медсанчасти думали поначалу, что он специально ломается, но когда случай перевалил за десяток, поняли, что специально так не сделаешь. Это постараться надо…

— Шляпник наш, — задумчиво проговорил я. — Будто артист, образы примеряет. И КГБ-шником, и слесарем притвориться легко может. Не удивлюсь, если в следующий раз в почтальона перевоплотится.

— Следующий на доске почета и потенциальная жертва у нас — товарищ Шилов, — сказал Федя.

— Дохлый номер, — махнул я рукой. — Просек нас мошенник, не будет так подставляться. Или на дно заляжет, или будет отрабатывать партийцев не по старой схеме. Или вообще переключится на другую прослойку граждан. Такую же жирную, но, например, безпартийную.

— Но ты же видел шубника? Сможешь опознать его.

— А что толку? Предлагаешь по городу шататься, пока случайно не напорюсь? Вот если бы фоторобот все-таки сделать… Точно! А на хрена нам художник, когда я сам фотограф? — я хлопнул себя по лбу. — Есть мыслишка! Пошли, помогать будешь!

— Что делать надо? — насторожился Федя.

— Пошли, ничего сложного. В фотолаборатории поработаешь.

— Вообще-то я инспектор уголовного розыска…

— Это и в твоих интересах. То, что мы сделаем, если дело выгорит, будет использовать весь розыск в первую очередь. Начальство тебе еще спасибо скажет.

— Спасибо не надо, вот премию бы…

— Какой ты меркантильный, Федя. А как же за идею работать, за Родину?

Я притащил Погодина в фотолабораторию кримотдела. Паутова предупредил, что оперативник поможет мне разгрести фотки потеряшек. Отсортировать на “нужных” и “ненужных”. А сам занялся печатью фотографий со старых негативов, где пересняты фотки без вести пропавших. Самое трудное было напечатать их в одном формате. Чтобы масштаб идеально совпадал. Для этого условным мерилом использовал расстояние между зрачками. Морды-то у всех разные. А расстояние между зрачками, в основном, схожее у большинства людей, плюс-минус сантиметр. Федя помогал промывать снимки и выкладывать их на глянцеватель.

Через несколько часов упорной работы у нас была целая кипа портретных снимков. После стали нарезать лица на полоски. Отдельно брови, лоб, спинку носа, крылья носа, губы, подбородок. Получились будто детали пазлов из разных коробок. Этакий экспериментальный набор средств для составления субъективного портрета. Назвал я его СФ-1. Звучит важно и по-научному. На самом деле незамысловатая аббревиатура обозначала “Собери Франкенштейна”.

В СССР фоторобот был опробован еще в шестидесятых, при поимке серийного убийцы по кличке Мосгаз. Преступник Ионесян Владимир представлялся работником Мосгаза, заходил в квартиры, убивал хозяев и выносил ценности. Но технологии субъективного портрета пока широкого применения не нашли, а в глубинках о нем вообще не слышали.

Я стал пробовать воссоздать облик шубника. Промучился час, но ничего не вышло. Тогда с Федей стали пробовать лепить образы общих знакомых. Начали с кадровика Криволапова. Выяснилось, что для морды Василь Василича катастрофически не хватает деталей. Пришлось в спешном порядке допечатать еще несколько портретов для заготовок. И нарезать отдельно шаблонов бровей, носогубных треугольников и усов. Деталей для сборки Франкенштейна стало больше, а полет мысли шире. Еще пропыхтели с полчаса и собрали-таки Кривопалова, который немного походил на потасканного зомби с мордой в рубцах. Но общее сходство улавливалось однозначно. Я “обточил” детальки, вырезав лишние “поля”, и привел все пазлы в более рабочий вид. Теперь собранные портреты не напоминали монстров и гуманоидов. Попробовали сваять портрет Паутова. Получилось. Федя аж присвистнул от удивления. Не верил в успех до последнего, думал, что стандартная морда Криволапова с усами Чапая случайно получилась, сама собой. Потому что сует кадровик эту морду везде, куда надо и куда не надо.

Я вновь взялся за шубника. Складывал бумажки, подрезал. Снова складывал. Иногда разбирал всю конструкцию до основания, борясь с порывом выбросить все в мусорку к чертям собачьим. Но потом собирался с силами и снова корпел над пазлами. Весь взмок. Но, наконец, у меня получилось. На меня смотрел тот самый человек с колючими глазами.

— Погодин! — радостно окликнул я задремавшего в углу