Клин клином вышибают. Одна болезнь пожирает другую. Любовь возносится над любованием. Любовь сильнее и мудрее нас. Это простые, но вечные законы… Я разговаривал с ней на расстоянии, не шевеля губами. Но этого мне было мало. Хотелось общения более предметного, ощутимого. Чтобы что-то приблизилось, надо идти ему навстречу. И я занялся своей почтой. Словно между прочим, спросил старика, сколько времени надобно воде, чтобы добежать от нашей криницы к селу.

— Вода, как и человек, разной бывает — вялой и быстрой, — ответил он.

— А если запрудить ручей, вода быстрее потечет?

— Вестимо, что так. Но все это можно вычислить. Человек за день может пройти расстояние, сколько охватят его глаза. Конь — в два раза больше. Вода среднего течения еще быстрее раза в четыре…

— Почему именно в четыре раза?

— Потому что на таком законе зиждется этот мир. Все соотносится как 20 к 80 и наоборот. Все можно вычислить за этими пропорциями. Выложишь 20 мерок — получишь 80. Заберешь 80 — послужит тебе только 20. Мир делит и распределяет все по справедливости…

Мне почему-то вспомнился Гоголь, великий магистр слова. Он сказал: "Главное — знать меру вещей и тайну пропорций".

Из этой науки я выудил для своей затеи кое-какое мерило и занялся приготовлением. Из бревен и дерна возвел запруду, чтоб ручей вошел в силу. Затем огарком свечи провощил бумагу, сложил из нее кораблик. Он должен был доставить мое письмо сухим.

"Милая Оленька, привет из полонины!

Здорова ли ты?!

Как спалось красивой розе?

Добрый тебе час, нежнотелая красавица, день моей ночи, проводница моего пути, услада моей муки!

Бью челом пред твоею божественной красотой!

Дай тебе, Бог, века длинного!

Пускай судьба благоволит к тебе!

Мир и покой доброй воле!

Счастливого тебе часа!

Надеюсь, ты, умница, догадалась, откуда и от кого приплыли эти градуляции? Как видишь, я сдержал свое слово и присылаю письменную шпаргалку для твоих фольклорных записей. Эти заметки из первоисточника, то есть, из оригинала — синей тетради, записаны из уст моего-не моего деда, знаного между людьми как Светован. Он сейчас где-то по нехоженым горным тропинкам пробирается, ищет разрыв-траву. А я муштрую перо, дабы передать тебе его слово. Слово, словно выкованное из железа, которое не возьмет никакая ржа. Потому что оно закалено народной мудростью. Вещее и вечное.

Читай и испивай свежесть. Читай и возрадуйся мудрости. Ибо настоящая мудрость всегда веселая.

Язык во рту — хранитель головы.

Свое ухо не укусишь.

Смотрит лисом, а пахнет волком.

Нищего накормишь, а его котомки никак.

Девушка — как писанка, а язык — словно помело.

У пьяницы и портки в дырах.

Не хотел, не хотел — а и крохи все поел.

Было бы здоровье, а грехи найдутся.

Где всегда гостина, там голод дышит в спину.

Горькие того года, у кого в лекарстве нужда.

В жизни покой, пока не мешает чужой.

Еда к волку на своих ногах бежит.

Сытый пес от добра бесится.

Вола вяжут веревкой, а человека словом.

Дураку и Бог уступает.

Дурной грош нигде не пропадет.

Голод для пса брат.

Пропадет, как собачья слюна.

Своя земля и в пупке мила.

Не занимай ужин — проснешься без долга.

Кто молчит — двоих наустит.

Дурак наработался, а умный заработан.

Лежа не заработаешь одежу.

С водой не играй, огню не доверяй, в ночь не пускайся.

Жена не варежка — с руки не сбросишь.

Пешего орла и ворона клюнет.

Черепки дольше живут, чем целый горшок.

Кто со страху умирает, по том свиньи звонят.

Краса до венца, а ум до конца.

Пожалеешь гвоздь — потеряешь подкову.

С одного здоровья не потолстеешь.

Виновного двумя батогами не бьют.

Толстая стена, но не греет.

Носил волк овец — понесли уже и волка.

Не земля родит, а руки.

Голого и ремень греет.

Пустая бочка шумит, а полная молчит.

Для каждой змеи своя рогатина найдется.

Дома и солома едома.

Ищи не долю, а волю.

Соломенный мир лучше золотой ссоры.

Без надежды человек сходит с ума.

Сноп без перевясла — солома.

Собачье слово к небу не идет.

В каждой деревне свои звонари.

Вот такие небылицы притягиваются к кобылице. Как видишь, слово народное всюду пригодное… На этом заканчиваются словечка и начинает дышать воля. Хотя нет, передаю еще один маленький подарок от деда — рецепт свежести. Если женщины хотят чаще смотреться в зеркало, то надо растирать лицо льдом из отвара ромашки. А отвар из дуба подтягивает кожу и делает упругой, из березы — смягчает.

После этого разговора бывай здорова! Прибиваюсь в писании к берегу, ибо не ведаю, донесет ли мое утлое суденышко этот груз. Живи в добре и здоровье! Сердцем обнимаю тебя и шлю поздравления на все дни живота твоего!"

С аистового пера я сделал мачту и к ней, словно парус, приколол свой листок. Разобрал верхушку запруды и пустил суденышко на ожившее течение. Вода весело подхватила его и понесла в долину. Вечерний ветерок попутно подгонял мой парусник. Подкрадывалась ночь, очертания скал становились мягче, запахи, наоборот, — резче. Уставшие за день птицы устраивались в ветвях на отдых. Я, поджидая старика, сидел возле ручейка, время от времени вытаскивая из запруды бревно, чтобы подживить его течение. Слушал сверчков и рукой топил в воде зори.

Спохватился, но было уже поздно: надо было положить в кораблик несколько светлячков, чтобы указывали ему ночную дорогу.

Вино с яблочным медом

Если снится мед — это к счастью.

Старая присказка.

— Я забыл купить сахар, когда спускался в деревню, — сказал я, допивая горьковатый утренний час из боярышника и веточек дикой груши.

Старик посмотрел на меня удивленно, по-детски. Словно о таком продукте, как сахар, впервые слышал. Действительно, о нем мы как-то вообще не упоминали. Но может эта детскость была вызвана тем, что перед ним стояло дите, глупое в своих прихотях.

— Ой-ой, я кормлю тебя горьким, кислым и постным и совсем забыл, что молодой мозг нуждается в сладком. — посмотрел сквозь ветки в небо, словно считывая там что-то, тогда — под ноги и сказал. — Хорошо, вечером будем пить сладкий чай.

Лето было сухостойное, и яблоки падали на затвердевшую землю, отмеряя чуть не каждые полминуты. И с шорохом катились вниз, в яругу, заросшую терновником. Яблоневый ряд рос на крутом склоне. Яблоки надо было спасать.