Родным было больно смотреть на исхудавшую и бледную Эмили, слышать, как мучает её кашель, как тяжело она дышит и с трудом и с остановками преодолевает короткую лестницу, ведущую на второй этаж. Невероятный стоицизм Эмили восхищал и пугал их, вынуждая пассивно наблюдать, как она чахнет, потому что они боялись предложить помощь, которая вызовет у неё раздражение и гнев.

Всё-таки, не смотря на её возмущение, пригласили врача, но она заперлась в своей комнате и не пустила к себе. Шарлотта и Энн тогда, как могли, описали признаки болезни, и доктор выписал лекарства. Но усилия оказались тщетны, Эмили заявила, что никакой болезни у неё нет и соответственно лекарства принимать не собирается.

Родные не знали, как подступиться к упрямой Эмили, как убедить её в необходимости лечения. Им так дорога её жизнь, а она ею так упрямо пренебрегает. Шарлотта как-то подала ей письмо от мистера Уильямса, сотрудника издательства «Смит и Элдер», с которым она вела постоянную переписку, где он советовал прибегнуть к гомеопатии. При этом Шарлотта промолчала о своём мнении по этому поводу, чтобы не вызвать обратной реакции, но и это не помогло. Эмили, прочитав, сказала:

— Конечно, мистер Уильямс очень добр и намерения его, верю, самые лучшие, но он заблуждается, потому что гомеопатия — один из видов знахарства, которое я, как вы знаете, не приемлю.

Однажды Шарлотта получила от своих издателей свежий номер «Норт америкен ревью» с рецензией на «Грозовой перевал», которая была положительной и весьма приятной, и ей захотелось поднять настроение больной сестре. Она читала рецензию вслух, а Энн и Эмили сидели рядом и слушали. Открытое и искреннее лицо самой младшей сестры озарилось милой радостной улыбкой. А худая, жёсткая и угрюмая Эмили откинулась на спинку кресла, и на её бледном лице застыла пренебрежительная усмешка.

Прошёл октябрь, на исходе ноябрь, а состояние Эмили не улучшается, напротив ей становиться всё хуже. Но она по-прежнему не хочет слышать, что она больна и запрещает упоминать о болезни, потому что, как она утверждает, её просто нет. Родные не понимают, почему она отвергает очевидное. Один единственный раз она разрешила пощупать пульс. Подумать только сто пятнадцать ударов в минуту! А каково её дыхание? Одышка не даёт ей покоя, да ещё забивает кашель.

Предрасположенность молодых Бронте к чахотке, видно была наследственной. К сожалению, Природа не одарила их крепким здоровьем. Эмили же считала, что достаточно быть убеждённой в своей идеи, чтобы она воплотилась в реальность. И она упорно твердила себе, что она не больна, что всё, как прежде. Но силы её таяли, ей всё тяжелее и тяжелее стало стряпать, гладить и даже шить. Но она не давала себе расслабиться, и заставляла себя делать всё, как раньше.

Родные видели, она так плоха, что… вряд ли стоит надеяться… И, как всё закончиться известно только Богу.

У Энн тоже частенько побаливало в груди. В начале декабря к ней приезжали навестить её бывшие ученицы, две элегантные девочки. Они очень обрадовались, увидев Энн, весело обнимали и, обступив, цеплялись за шею, как дети. Но тревога за Эмили лишала Энн веселья.

Энн недоумевала, почему Эмили отвергает помощь? И разве разумно игнорировать болезнь? И, если Энн по примеру старшей сестры, постарается не замечать, какая замкнутая и нелюдимая стала Эмили, разве та перестанет быть таковой? Это всё равно, что пойти на прогулку в дождь, и убеждать себя, что дождя нет. И как бы себе не внушала, вернёшься в мокрой одежде, промокшая и озябшая. Несокрушимая вера Эмили в свои силы пугала младшую сестру. «Что мы, слабые создания можем без помощи Бога, ведь наше благополучие и здоровье зависит от стольких факторов, — думала Энн. — Каждый прожитый нами день, каждый час, даже миг нами непредсказуем и всё в воле Господа. Наша жизнь, нравится она нам или нет, проходит так, как угодно Создателю и только в его власти послать очередное испытание или спасти нас. И нам своим умом непознать божий промысел и от этого трудно понять, что важнее нашим душам. Конечно, хочется быть здоровой и счастливой, жить в достатке и довольстве, но, видимо это недостижимо. Иначе, какой смысл будет для души? В чем она закалится и как сможет выдержать испытания? Как преодолеет соблазны и возвысится? Мы должны терпеть то, что выпадает на нашу долю и просить Бога о милости…» И Энн просила Бога пожалеть её упрямую, больную сестру.

Патрик Бронте очень беспокоился за дочь, но она была непоколебима в своём упрямстве и не хотела слышать ни о лекарствах, ни о врачах, которых считала отравителями. Тем не менее, Шарлотта написала в Лондон знаменитому врачу и описала признаки болезни Эмили, надеясь получить от него полезный для сестры совет. Иногда Шарлотта делилась с отцом своими страхами за сестёр. Патрик Бронте лишь удручённо кивал и вспоминал тех, кого он потерял, и кто уже ушёл от земных страданий. Он теперь, когда Эмили так плоха, смирился, что дорогих его сердцу людей уносит в могилу неизлечимая болезнь. Как знать, может и права Эмили, что поступает так, ведь неизвестно, что нас ждёт в будущем. А, вдруг впереди у неё ещё худший жребий. Возможно, она права и ей решать, как поступать…

В одну из бессонных ночей, когда кашель особенно не отступал, Эмили вдруг осознала, что в какой-то степени новый роман повторял старый, но с другими персонажами, другими событиями, но дух и тема его были те же. Но она не унизит своё творчество повтором, пусть даже захватывающем. Только ради исключительных творений стоит жить.

Эмили недовольная своим начатым романом сожгла ночью рукопись. Она так ослабела, и ей так было плохо, что поняла, ей уже не написать дерзкого и смелого произведения, где бы воплотились её оригинальные идеи. Так значит впереди у неё смерть? Но этот удел ждёт каждого, вопрос только в том, когда наступает тот предел, за которым тебя уже нет.

Что мне богатство? — Пустота.

Любовь? — Любовь смешна.

И слава — бред и маета

Растаявшего сна.

Молюсь ли я? — Одной молитвы

Достаточно вполне:

«Брось сердце — это поле битвы —

и дай свободу мне».

Ещё раз повторяю вслух

Перед концом пути:

«Сквозь жизнь и смерть свободный дух

без страха пронести».

А, может она ещё поборется?.. Во вторник утром девятнадцатого декабря Эмили, не спеша, потому что