Он усмехается и ставит меня на ноги, но только потому, что мне некуда бежать и нет машин, под чьими колесами я могла бы оказаться. Дверь лифта открывается, и я выхожу первой, роясь в сумочке в поисках ключей. Нахожу их на удивление быстро, учитывая дезориентацию, но попасть в замок — совсем другое дело. Закрыв один глаз, пытаюсь сконцентрироваться, медленно направляя ключ к отверстию. Слышу позади себя ворчание, но игнорирую его и продолжаю попытки. Должно быть, Джесси надоело ждать, потому что внезапно мое запястье обхватывает рука и, крепко удерживая, успешно направляет к замку.

Дверь открывается, я сбрасываю туфли и топаю через колоссальное открытое пространство, осторожно поднимаясь по лестнице. Когда я достигаю верха, не сворачиваю налево в главную спальню, вместо этого иду направо и вхожу в свою любимую гостевую комнату. Падаю на кровать полностью одетая и не смыв макияж, — явный признак полного изнеможения и опьянения. Однако, долго я об этом не беспокоюсь. Глаза закрываются сами по себе, и я проваливаюсь в пьяный сон.

— Давай избавимся от этого.

Чувствую, как с меня снимают платье. Я наполовину сплю и знаю, что все еще немного пьяна, а веки слегка слиплись от туши.

— Его ты тоже разрежешь на куски? — раздраженно бормочу я.

— Нет, — спокойно говорит Джесси, его сильные, знакомые руки обнимают меня и поднимают с кровати. — Может, я и не разговариваю с тобой, леди, — шепчет он, — но хочу не разговаривать с тобой в нашей постели.

Инстинктивно тянусь вверх и обнимаю его, чтобы удержаться, утыкаясь лицом ему в шею. Возможно, я немного пьяна и сильно зла, но я знаю свое любимое место. Он опускает меня на кровать, и через несколько мгновений ложится сам и грудью прижимается к моей спине.

— Ава? — шепчет он мне на ухо.

— Что?

— Ты сводишь меня с ума, леди.

— Безумие в любви? — бормочу сонно.

Чувствую, как он прижимает меня ближе.

— И это тоже.

***

— Я люблю тебя.

Что? Я кряхчу и раздираю слипшиеся от туши ресницы.

— Пей, — тихо приказывает Джесси.

Я стону и переворачиваюсь на подушку.

— Оставь меня в покое, — ною я, слыша его смешок.

Голова раскалывается. Я даже не приподняла ее от подушки, а мне уже кажется, будто в черепе репетируют Black Sabbath.

— Эй, иди сюда.

Он обвивает рукой мою талию, а затем тащит через кровать к себе на колени. Его ладонь приглаживает мои волосы и отводит их с лица, и я открываю глаза, видя, как стакан шипучей воды приближается к моим губам.

— Пей, — настаивает он. Я позволяю ему поднести стакан к губам и делаю глоток долгожданной прохладной шипучей жидкости. — До дна.

Выпиваю весь стакан, а затем падаю на его голую грудь. Я действительно дерьмово переношу похмелье.

— Насколько все плохо? — спрашивает он. Знаю, он ухмыляется.

— Плохо, — хриплю я.

Веки тяжелеют, и мне слишком комфортно, чтобы открыть свой разум событиям, которые свели воедино меня и это мучительное похмелье — свели меня с этим сводящим с ума мужчиной.

Джесси ерзает на кровати, а затем откидывается назад, увлекая меня за собой. Что ж, по крайней мере, он разговаривает со мной достаточно, чтобы поухаживать в моем жалком состоянии. Какая женщина наказывает алкоголика, любовь всей ее жизни, тем, что отправляется веселиться и напивается? Да еще и будучи беременной, о чем он, конечно, не знает. Что за женщина будет мучить своего безумного мужа-собственника, засовывая язык в глотку другого мужчины у него на глазах? Та, кому подстать мужчина, который ворует таблетки у любви всей своей жизни, чтобы попытаться втихаря обрюхатить ее. Мы созданы друг для друга.

— Мне жаль… чутка, — говорю тихо.

Он целует меня в волосы.

— Мне тоже.

Он смелый. Я, должно быть, выгляжу и пахну шокирующе. Аромат похмелья не из самых приятных с утра, особенно для выздоравливающего алкоголика.

Я лежу жалкой кучей поперек него, то засыпая, то просыпаясь, то погружаясь в раздумья.

— О чем думаешь? — спрашивает он тихо, почти с опаской.

— О том, что дальше так продолжаться не может, — отвечаю честно. — Для тебя в этом нет ничего хорошего.

Я опускаю тот факт, что для меня тоже все плохо.

Он вздыхает.

— Мне плевать на себя.

— Что нам делать? — настаиваю я.

Он молчит немного, а затем укладывает меня на спину и раздвигает мои бедра, устраиваясь между ними. Сделав глубокий вдох, прижимается лбом к моей груди.

— Не знаю, но знаю, как сильно люблю тебя.

Я млею и смотрю в потолок. Я тоже это знаю, но поговорка «любовь побеждает все» в нашем случае подвергается испытанию до предела. Он каждый раз пользуется признанием в любви, будто это приемлемое оправдание его невротических привычек.

— Зачем ты это сделал? — Мне не нужно вдаваться в подробности. Он знает, о чем я спрашиваю.

Он смотрит на меня, хмурая морщинка набегает на лоб.

— Потому что люблю тебя, — говорит он, защищаясь. — Все потому, что я люблю тебя.

— Ты обращаешься со мной как с мусором, трахаешь в туалете бара, без слов, а потом уходишь, чтобы лапать другую женщину? И все это ты сделал потому, что любишь меня?

— Я пытался доказать свою точку зрения, — тихо возражает он. — И следи за языком.

— Нет, Джесси. Ты пытался быть мудаком. — Я слегка ерзаю под ним, и он с тревогой смотрит на меня. — Мне нужно принять душ.

Он вглядывается в мои глаза, но, в конце концов, откатывается, позволяя подняться. Я встаю с кровати и иду в ванную, закрывая за собой дверь, прежде чем почистить зубы и принять душ. Чувствую себя совершенно опустошенной и просто хочу заползти обратно в постель и забыть обо всем, но бешеный ход мыслей вторгается на пугающую территорию, отчего голова болит еще сильнее. Я не видела его четыре дня. И изо всех сил стараюсь не рисковать, думая об этом, но ничего не могу с собой поделать, особенно в свете его последнего исчезновения.

Я подпрыгиваю, когда рука скользит по моему животу, а губы касаются моего плеча.

— Позволь мне, — шепчет он, забирая губку и разворачивая меня. Он опускается передо мной на колени, берет мою ногу и ставит ее себе на бедро, начиная водить по ней мыльной губкой.

Хмурой морщинки не видно. Он выглядит довольным, умиротворенным и расслабленным, именно таким, каким я его люблю, и все потому, что снова заботится обо мне.

— Где ты был с понедельника? — спрашиваю, пристально наблюдая за ним. Он не напрягается и не бросает на меня настороженных взглядов, просто продолжает медленно мыть, пока