Шрифт:
Закладка:
Я не злорадствовал и не собирался с ней лаяться на базарный манер – просто-напросто хотел, чтобы прониклась и поняла: положение у нее хуже губернаторского, самое унылое, и обходиться здесь с ней будут без тени галантности. Подождал немного и спросил:
– Что, нормального разговора у нас с тобой не получится?
– С обозной кобылой разговаривай, перед тем как ее под хвост понужать! – отрезала Эльза. – Не будет никаких разговоров, хоть иголки под ногти загоняй!
– Размечталась… – сказал я, ухмыляясь в рамках той же стратегии. – Уж тебе-то, с твоей выучкой, полагается знать, как у нас допрашивают, без всяких иголок и прочих плеток, – и продолжал тем же развязно-пренебрежительным тоном: – Правда, можно и по-другому… Ближайшая женская тюрьма от нас километрах в ста. Не ближний свет, но и не Арктика. Отправим тебя туда, к тем самым битым зэчкам, расскажем им, что ты за птичка. Они тебя быстро приспособят лизать им со всем усердием. Ударно будешь трудиться, язык оботрешь…
Какое-то время казалось, что она вскочит и кинется на меня, учитывая ее выучку, следовало ждать чего-то посерьезнее вульгарного дамского оружия – коготков. Так что я был готов к неожиданностям. Примерная школьница куда-то улетучилась, в глазах у нее полыхала вполне взрослая, рассудочная ненависть. Крамер был прав: несмотря на юные годы, убежденный враг…
Совершенно ясно было, что разговора не получится. И я прошел к двери, позвал сержанта-конвоира. Приказал:
– Можете увести. Нет, подождите…
С некоторым сомнением посмотрел в окно – его верхнюю часть занавески не закрывали. На улице смеркалось, и в кабинете темновато, пора зажигать керосиновую лампу. Электрические уличные фонари в Косачах имелись, но во всем городе света не было второй месяц – электростанцию в соседнем городке, километрах в десяти отсюда, немцы успели подорвать, и восстанавливали ее с нуля.
– Позвонить, чтобы прислали машину? – вслух предположил я.
– Не беспокойтесь, товарищ капитан, – заверил сержант. – И не таких водил – и ни один не сбежал. Не лес густой – город. Я до войны эстафетным бегом занимался, призы брал. Куда она денется?
Действительно, куда она денется? Парень хваткий, на груди Слава и три медали. Такой враз догонит. Ночь безоблачная, полнолуние, так что не будет кромешного мрака…
И я спокойно распорядился:
– Уведите.
Сержант повел стволом автомата в сторону двери:
– Шагай!
Я его сразу предупредил, когда велел привести Эльзу: несмотря на облик юной невинности, паршивка обучена боевой рукопашной, так что ухо с ней следует держать востро. С этой стороны, все было в порядке.
Эльза вышла, гордо держа голову, напоследок одарив меня еще одним ненавидящим взглядом.
– Каков экземплярчик? – усмехнулся Крамер.
– Да уж, – с чувством сказал я. – Дай ей такую возможность, пристрелила бы обоих, глазом не моргнув…
– Если не секрет, что вы намерены делать дальше?
– Какой там секрет… – сказал я. – Времени у нас предостаточно, фронт стабилизировался, и немцы определенно не вернутся. Два-три дня подержим в камере. Пусть подумает над сложностями жизни. А потом подробно объясню с Уголовным кодексом в руках, что ее ждет. «Пятьдесят восемь-десять» как на нее шита – измена Родине, тут и изощряться не надо. Плюс убийство того подпольщика. Тут можно немалым лагерным сроком и не отделаться. Она уже в том возрасте, когда подлежит не только уголовному преследованию, но и высшей мере. И волки почище в конце концов кололись. А она никак не волк – волчишка-подросток. То, что охотники называют «переярок»…
Крамер одобрительно кивнул и ничего не сказал. Я продолжал:
– Что мне решительно непонятно – почему в роли «хранителя клада» остался сам Кольвейс? Если подумать, «хранитель», собственно, бесполезен. В одиночку он ничему не сможет помешать, если архив обнаружат, не сможет воспрепятствовать. Разве что попытается навести на ложный след, войдя к нам в доверие. Такие случаи бывали, хотя тогда речь шла вовсе не об архивах разведшкол. Но за месяц с лишним никто не предпринял никаких действий, расцененных бы как попытка навести на ложный след. Об архиве вообще не говорили посторонние (и автор анонимки тоже, мысленно дополнил я сам себя). Хорошо, предположим, немцы поступили вопреки сложившейся практике – иногда они это делали, немец далеко не всегда поступает по шаблону. И все равно Кольвейс – чересчур крупная фигура, чтобы остаться «хранителем». Скорее уж этот ваш Гильферинг. Он знал языки?
– Неплохо знал русский, – сказал Крамер. – За год с лишним жизни здесь освоил белорусский. Понимал по-польски. Нужно признать: наш Вильгельм Телль, как его здесь прозвали, обладал нешуточными способностями к языкам…
– И мог выдать себя за местного жителя, не вызвав подозрений?
– Безусловно. Вы же не хуже меня знаете, как здесь с языками обстоит…
Я успел узнать. Местный говор – вещь очень своеобразная. Говорят на смешанном русско-белорусском с большой примесью польских, а порой и немецких словечек…
– Допустим, «хранителем» был назначен Гильферинг, чего вы по вашему положению рядового преподавателя не знали, – продолжал я. – И когда он погиб при бомбежке, Кольвейс решил остаться… И все же здесь кое-что не вытанцовывается. Конкретно – Эльза. Почему Кольвейс – а это мог сделать только он – оставил именно ее? Она, конечно, прошла неплохую подготовку, но опыта практической нелегальной работы у нее не было. Непростительный промах для матерого абверовца. Точнее, не промах, а прямое нарушение приказа, предписывавшего эвакуировать всех курсантов. И еще… Вы говорили, у нее с Гильферингом были не просто постельные кувыркания, а роман. На его месте любой мужик – и я в том числе – постарался бы побыстрее отправить героиню своего романа подальше от фронта.
– И я тоже, – кивнул Крамер. – Налицо явная несообразность. Все, о чем вы говорите, у нас обсуждалось, и убедительного объяснения не нашли.
И это не единственная несообразость, подумал я. Их в этом деле хватает, начиная от странностей вокруг анонимки и кончая загадочной смертью Ерохина – правда, называть ее несообразностью было бы слишком легковесно…
– И еще, – сказал я. – Нет никаких сомнений, что место для укрытия архива было подыскано заранее, не за день и не за два. Вы ведь рассказывали: машина обернулась менее чем за час. Прикинем время на разгрузку… Получается короткая поездка туда и обратно. Взвод охраны по приказу Кольвейса уезжает на запад, а Кольвейс с Эльзой, несомненно, в цивильном, садятся в одну из машин школы… и растворяются в воздухе. Я
