А владыками земли быть то носорогу, то человеку.

Все эти дни, после 21 сентября, владыкой земли был носорог. Пройдет время, и, наверное, я снова стану собой. Поживем – увидим.

8.12. Тяжело

Несколько лет назад я ездил в Бергамо, где рассказывал о романах Толстого.

Начал я с примера из своей жизни: если мне не изменяет память, заговорил о том, что в последний раз перечитывал «Войну и мир» вскоре после расставания с Тольятти, матерью моей дочери, и, по-моему, именно в этом романе мне попалась мысль, что люди, с которыми мы сталкиваемся в жизни, образуют что-то вроде нашей солнечной системы, влияя и на нашу орбиту. А у меня в то время не стало солнца, не стало орбиты, не стало деления на дни и ночи, не стало солнечного года и точного периода вращения. Мне было очень тяжело.

Я приводил какие-то истории из нашей с Тольятти жизни, например, вспоминал, как в ожидании ее возвращения домой взялся мыть посуду и сам себя похвалил за скромность.

Потом мне рассказали, что одна синьора, которая пришла ради Льва Толстого, а вместо этого вынуждена была выслушивать мое автобиографическое вступление, возможно несколько затянувшееся, в какой-то момент, глядя прямо перед собой, то есть фактически обращаясь ко мне, спросила: «А какое мне до этого дело?» После чего встала и ушла.

Я в тот момент был увлечен рассказом и ничего не слышал, но, если бы расслышал, ответил бы: «Я не знаю, синьора, какое вам до этого дело». В любом случае, думал я, если ей неинтересно, о чем я рассказываю, она правильно сделала, что ушла.

Возможно, мое затянувшееся вступление действительно было скучным, и ей так не показалась, но чисто теоретически я не думаю, что это неправильно – начинать разговор о Толстом с рассказа о себе.

Я считаю романы Толстого и Достоевского произведениями искусства не только потому, что они пользуются языком «высокого искусства» и отвечают «возвышенным потребностям духа», но и потому, что рассказывают обо мне, о моих страданиях, страхах и ранах, о моей семье, о том, как я осиротел в пятьдесят семь лет, оставшись без отца и матери: нелепый старый сирота родом из Пармы, живущий в Казалеккьо-ди-Рено.

8.13. Кандидо

В одном итальянском романе 1977 года рассказывается о богатом сицилийце, члене коммунистической партии, который, узнав, что в коммуне Серрадифалько, где он живет, собираются построить больницу, а участок, который под нее выбрали, находится на принадлежащем ему поле, решает подарить этот участок коммуне.

Политики, занимающиеся этим проектом, отказываются от подарка, потому что тогда выделенные на покупку земли деньги пройдут мимо них. Они выбирают другой участок.

Главный герой, которого зовут Кандидо, хочет предать ситуацию огласке и первым делом поднимает этот вопрос перед партийной ячейкой.

На закрытом собрании секретарь местного комитета коммунистической партии в Серрадифалько долго объясняет, ссылаясь на технические причины, почему пришлось выбрать новый участок, и фактически обвиняет Кандидо в том, что он просто привлекает к себе внимание, чуть ли не навязывая свою землю под строительство больницы.

Выслушав доводы секретаря, Кандидо говорит ему: «Вы, товарищ, выступали прямо как Фома Фомич».

«А-а», – отвечает секретарь, сделав вид, что понимает, о ком идет речь.

Но он не знает, кто такой Фома Фомич.

Представьте себе типичного советского чиновника сталинских времен. Несколько дней подряд он просматривает все материалы по истории Компартии и Советского Союза, которые только может найти, пытаясь отыскать по указателям человека по имени Фома Фомич.

И ничего не находит.

Ищет в «Тюремных тетрадях» Антонио Грамши.

Ничего.

Просматривает все книги, посвященные Советскому Союзу, которые у него есть, снабженные указателями имен.

Тщетно.

Звонит глубокоуважаемому ди Салесу, человеку высокой культуры, но тот тоже не знает.

Звонит в региональную федерацию, спрашивает у человека, который занимается вопросами культуры.

Ничего.

В конце концов он находит профессора славянской филологии, который объясняет ему, кто такой Фома Фомич. Это главный герой повести Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели», написанной в 1859 году.

8.14. О чем эта книга

Несколько лет назад я как-то встретил в Болонье писателя Эрманно Каваццони, своего знакомого, который стоял перед книжным магазином, задумчиво прислонившись к стене.

Я поздоровался. Он посмотрел на меня и сказал:

– Я только что перечитал «Село Степанчиково и его обитателей» и понял, о чем эта книга.

– И о чем же? – спросил я.

– Об одном мудаке, – ответил он.

8.15. «Лучшее мое произведение»

«Село Степанчиково и его обитатели» – первый роман, изданный Достоевским после ссылки. Публикация совпала с возвращением писателя в Петербург в конце 1859 года.

Еще находясь в Семипалатинске, в мае 1859-го, Достоевский писал брату:

«Слушай, Миша! Этот роман, конечно, имеет величайшие недостатки и, главное, может быть, растянутость; но в чем я уверен, как в аксиоме, это то, что он имеет в то же время и великие достоинства и что это лучше мое произведение».

Его брат Михаил (для друзей Миша) мог бы на это ответить: «У тебя лучшие романы растут как грибы». Достоевский, как мы уже видели, много раз был уверен, как в аксиоме, что пишет свой лучший роман.

Но на этот раз он, пожалуй, не ошибся.

«Село Степанчиково и его обитатели» – удивительная книга, на мой взгляд лучшая из всего написанного Достоевским на тот момент.

8.16. Фома Фомич

Владелец села Степанчикова – полковник Ростанев, вдовец с двумя детьми: восьмилетним сыном Илюшей и пятнадцатилетней дочерью Сашенькой.

Мать Ростанева, тоже овдовев и проживая в городе с целым «штабом приживалок, мосек, шпицев, китайских кошек и проч.», вышла замуж во второй раз за генерала, а после смерти супруга, «окруженная толпой своих приживалок и мосек», она повторяла, рыдая и взвизгивая, «что скорее будет есть сухой хлеб и, уж разумеется, „запивать его своими слезами“, что скорее пойдет с палочкой выпрашивать себе подаяние под окнами, чем склонится на просьбу „непокорного“ переехать к нему в Степанчиково, и что ноги ее никогда-никогда не будет в доме его!»

«Надо заметить, – пишет Достоевский, – что во время самых этих взвизгиваний уже помаленьку укладывались для переезда в Степанчиково».

Полковник каждый день проезжает по сорок верст[48], отделявших Степанчиково от города, чтобы увидеться с матерью и все-таки уговорить ее. Посредником в этих переговорах выступает Фома Фомич, который начинает журить Ростанева:

«Каково же будет вам, если собственная ваша мать, так сказать виновница дней ваших, возьмет палочку и, опираясь на нее, дрожащими и иссохшими от голода руками начнет в самом деле испрашивать себе подаяния? Не чудовищно ли это, во-первых, при