— Да, милая Элоиза. Многими хорошими минутами я обязан этим золотым сердцам. Это еще не все. Я был беден. По выходе из коллежа я почувствовал призвание к естественным наукам, а мой отец мог давать мне только четвертую часть необходимых средств, как ни урезывал я себя во всем. Жозеф получил маленькое наследство и в продолжение многих лет помогал мне, был для меня нежным, преданным братом. Благодаря его помощи и небольшим посылкам отца, я имел необходимые пособия; а их так часто недостает многим даровитым людям, и нужда останавливает их полет. Наконец моя карьера упрочилась, и я мог заплатить Жозефу материальный долг; но нравственно я останусь навсегда его должником, потому что без него я не был бы тем, что я есть.

— И я, мой друг, также обязана ему всем. Если бы он не помог вам стать знаменитым, разве бы я встретила вас? Пусть же он и его жена будут здесь дорогими гостями! Все, что вы говорили о г-же Фово, очень нравится мне. Что может быть лучше простоты!

— Но я вас должен предупредить, Элоиза, — сказал Жером, смеясь, — мой друг и его жена — маленькие люди, как называют таких важные особы. Они без манер, не умеют красно говорить, не знают светского обхождения; но они получили самое лучшее воспитание, потому что выросли в трудовой, честной жизни.

— Друг мой, вы научили меня понимать смысл этих прекрасных слов: святая простота. В самом деле, есть ли что лучше простоты? Она означает искреннее, свободное излияние наших хороших естественных чувств; счастливое незнание, что прилично и что неприлично говорить, когда правда просится на уста. Простота не заботится о сдержанности в выражении добрых, благородных мыслей и чувствует инстинктивное отвращение ко всему искусственному, условному; она имеет смелость пользоваться счастьем без стеснений и ничем не жертвовать тщеславию. Да, простота — это здра-вый смысл хорошей души, и я больше, чем кто-либо, должна ценить ее. Я так долго жила в обществе, где лучшие умы и натуры томятся, чахнут и часто погибают под иссушающим влиянием приличия и неприличия. Сколько раз я там видела, как знатные люди становились рабами приличия: делали низости, потом становились продажными, потому что приличие требовало поддержать свое звание, иметь известное положение, хотя бы пришлось из-за глупого тщеславия разорить и себя и семью. Сколько даровитых молодых людей, вследствие праздной, бесполезной жизни, впало в отвратительный разврат, потому что человеку старинной фамилии неприлично заниматься делом, составить себе положение. Часто я видела, что молодые женщины, страстно любившие своих мужей, сперва страдали от супружеской холодности, с какой встречали их наивную нежность, а потом мстили за себя. И это все лишь потому, что мужу неприлично быть и казаться влюбленным в жену, как какому-нибудь буржуа. Скольких я знаю женщин моего круга, которые лишились счастья всей жизни потому, что верх неприличия — возвыситься в собственных глазах, связав свою жизнь с любимым человеком, которого чтишь больше всего в мире.

Говоря это, Элоиза в трогательном волнении протянула мужу свою прелестную руку.

— Милая, благородная Элоиза, — отвечал Жером, и глаза его наполнились слезами, — ты сокровище, ты сама доброта, прелесть, добродетель! У меня недостает слов! Не говори мне ничего больше, сердце мое переполнено, дай мне плакать и смотреть на тебя.

Нельзя передать, с каким восторженным обожанием Жером посмотрел на жену; в эту минуту исчезла грубость черт его лица; оно казалось преображенным. Элоиза, также глубоко взволнованная, сжимала его руки и, любуясь им, сказала:

— Как красив счастливый человек!

В это время раздался звонок. Молодая женщина, овладев своим волнением, сказала мужу:

— Мой друг, вот и Дюкормье или Фово.

XXII

Дверь в гостиную отворилась, и старый слуга бывшей маркизы де Бленвиль доложил:

— Господин и госпожа Фово.

Вошел Жозеф в черном сюртуке и галстуке безупречной белизны, держа на руке аккуратно сложенную шаль жены. Мария была необыкновенно мила в шелковом переливчатом платье и в новом кружевном чепчике с бантом и с несколькими розовыми бутонами. Г-жа Бонакэ не могла удержаться, чтобы не сказать тихо мужу:

— Боже, до чего она хороша!

— Как любезно с вашей стороны, дорогая г-жа Фово, что вы с Жозефом приняли наше приглашение, — говорил доктор, идя навстречу гостям и знакомя Марию с женой, которая обратилась к ней с самой милой приветливостью.

— Я счастлива, сударыня, что имею честь видеть вас здесь; я знаю, что вы и г-н Фово лучшие друзья мужа. Могу ли я надеяться, что вы уделите и мне частицу этой дружбы?

— Сударыня, конечно… — отвечал Жозеф, раскланиваясь, как умел.

— Позвольте, сударыня, — перебила живо Мария, — я скажу без околичностей: вы кажетесь мне такой милой особой, ваше лицо мне до такой степени нравится, что мне очень легко и приятно подружиться с вами, как мы уже дружны с г-ном Бонакэ.

— И я скажу откровенно, что вы мне также очень нравитесь. Поэтому обещайте, что мы часто станем видеться, — отвечала Элоиза.

— О, если желаете, то хоть каждое воскресенье, сударыня. В другие дни мы сидим за конторкой, как все торговые люди. А, например, нынешний день не в счет, это кутеж. Я просила мать посидеть за меня в магазине и присмотреть за дочкой. Да, сударыня, я приведу к вам свою девочку; вы увидите, как она мила. Вы тогда лучше всяких слов поймете, чем мы обязаны вашему мужу и сколько у нас причин любить спасителя нашего ребенка.

— Ого! Это я-то спаситель? — возразил весело доктор. — Ну, и вы также, дорогая г-жа Фово. Ваши неусыпные заботы сделали для ребенка столько же, сколько и мои.

— Конечно, — сказал Жозеф с громким вздохом. — Представьте, сударыня, Мария в продолжение целого месяца ни на минуту не оставляла ребенка.

— Боже мой, Боже мой! — сказала Мария, пожимая плечами и очаровательно надувая губки. — Не правда ли, сударыня, несносно вечно слушать, как люди восхищаются, что в полдень светит солнце?

— Но как же иначе? — ответила, улыбаясь, Элоиза. — Конечно, что может быть обыкновеннее хорошего весеннего дня? Но это не мешает говорить, что нет ничего лучше его.

— Браво! — воскликнул Жозеф, потирая руки, в восторге от похвалы его жене. — Ха-ха! Видишь, Мари, значит, я имею право повторять тебе, сколько захочу, что нахожу тебя милой и доброй.

— Конечно, Жозеф, ты в своем праве, — заметил весело доктор. — Закон говорит: «Жена да повинуется своему мужу». Следовательно, твоя жена принуждена позволить обожать себя с утра до