теперь было решено начать гастроли в Сицилии, а потом исколесить всю Италию. «Не знаю места, менее подходящего для начала этих спектаклей, чем Сицилия, – писала Дузе Де Бозису, – но если мы не распоряжаемся событиями, то события начинают распоряжаться нами».

Ее надежды на то, что «Джоконда» станет образцом для последующих постановок, не оправдывались. Она испытывала чувство, близкое к отчаянию, опасаясь, что спектакль обречен на провал из-за чрезвычайной спешки при его подготовке. 2 апреля она писала Де Бозису из Мессины: «Итак, сегодня вечером начинается. Вокруг меня настоящее столпотворение. Чем больше я говорю: жди, репетируй, постарайся сохранить силы и свое самочувствие во имя нашей идеи, тем больше все это "растекается”, как говорят в Риме».

И уже после того как все надежды па обновление театра пошли прахом, она с горечью заметила: «Ну вот, как всегда, я "1а femme a barbe"[241], распинающая свою душу (словно на пяльцах) нудной, сумасшедшей работой».

Немецкий театральный критик Цабель, один из немногих, кто имел возможность присутствовать на репетициях Дузе, рассказывает о том, как накануне спектакля она отшлифовывала диалоги, то форсируя, то смягчая голос для того, чтобы речь приобрела необходимую плавность. «В меховом пальтишке, она по своему обыкновению скромно сидела то рядом с будкой суфлера, то у кулис на авансцене, принимая живое участие в действии, даже если сама не играла. Она была хозяйкой текста и осуществляла режиссуру с удивительным тактом, никогда не подчеркивая своего превосходства и не ограничивая актерской индивидуальности. К чему бы она ни прикасалась, ее вмешательство всегда было исключительно тактично. Она проявляла удивительное артистическое чутье, когда обращалась к своим коллегам, чтобы объяснить тот или иной оттенок в исполняемой роли».

«Джоконда» была поставлена на сцене театра «Беллини»[242]в Палермо 15 апреля 1899 года. Зал был переполнен. Среди зрителей находилось множество признанных театральных авторитетов, приехавших из других городов Италии и из-за границы. Пока старенький занавес как-то косо и неуверенно полз вверх, некий шалопай насвистывал в зрительном зале популярный мотивчик. Но вот на сцене появилась Дузе – Джоконда, и началась битва. Дузе сражалась за автора с таким же пылом, с такой же стойкостью, с какими когда-то боролась за свое собственное утверждение на сцене. Ее поддерживали поэтичность драмы и трогательное внимание большинства зрителей. После окончания спектакля восторженные клики толпы разносились по улицам Палермо до зари.

Без особого успеха, но с неиссякаемой верой и упорством Дузе два месяца ездила с «Джокондой» по городам Италии, чередуя ее с «Сомнительным обществом» («Полусвет») из репертуара труппы Цаккони и «Женой Клода». «Слава», только что законченная д’Аннунцио, провалилась в Неаполе и больше не возобновлялась. Что же касается «Джоконды», исполнявшейся обычно в импровизационной манере, то постепенно, по мере того, как спектакль отшлифовывался, он встречал все более благоприятный прием у публики. 19 мая 1899 года Дузе телеграфировала Де Бозису из Болоньи: «Вчерашний спектакль вознаградил за все, была полная гармония: публика и пьеса слились воедино, в результате – искренность и благородство, ничего тягостного и враждебного, что бывало прежде. Единственный вечер, полный утешения и вместе с тем горечи, хотя я и уверена, что эта работа, которая и началась и шла с такими перебоями, должна оставить добрый след».

Сурово реалистическая манера игры Цаккони мало подходила для пьес д’Аннунцио. В конце мая в Турине было закончено «турне, которое не получилось», как определил его Уго Ойетти. Однако двадцать девять спектаклей принесли почти 300 тыс. чистого дохода, и импресарио был, пожалуй, единственным человеком, который чувствовал себя удовлетворенным. По словам доктора Пальмерио[243], в Каппончину не один раз приходили переводы на несколько тысяч лир – авторский гонорар.

Глава XVII

В середине сентября 1899 года вместе с труппой Луиджи Рази, в которой в это время играли Карло Розаспина и Чиро Гальвани[244], Дузе до 17 декабря отправилась в турне по Швейцарии, Германии, Румынии, Венгрии, Австрии. 22 августа она писала дАннунцио из Виши: «…Вот я уже в открытом море, снова вечные гостиницы… А ты работай. Благословен господь, что направляет тебя! И для тебя, и для тебя жизнь скоротечна. Не мешкай же на своем пути…» И, выражая ему свою безграничную преданность, она пишет: «…Я бы хотела отдать тебе всю свою жизнь, чтобы помочь победить тому, что в тебе не должно умереть, – твоему благородству…» И осторожно напоминает ему об обещании, которое он так и не сдержал, – перевести «Антигону». Она одержима все теми же мыслями: Антигона, Кассандра, Анна…

В октябре корреспондент «Иллюстрационе итальяна» отмечал, что «в то время как в Италии почти все театры не очнулись еще от летней спячки, Элеонора Дузе уже снова завоевала Берлин».

Особого упоминания заслуживает последний спектакль в Берлине, где в трех отделениях Дузе играла три различные роли – Клеопатры, Адриенны Лекуврёр и Клары в «Эгмонте» Гёте. Она выступала вместе с немецкими актерами и, по единодушному признанию зрителей, заставила всех пережить необыкновенно сильные и высокие чувства, что случается в театре очень редко, разве лишь на спектаклях, где царствует подлинное искусство.

В декабре Дузе в пятый раз посетила Вену, где ее встретили с обычной сердечностью и восхищением. Газета «Нейе фрайе прессе», анализируя в большой статье искусство Элеоноры Дузе с точки зрения соблюдения норм, установленных Лессингом и Дидро, подчеркивала его оригинальность, считая, что в наше время ни одна актриса не оказывала такого влияния на преобразование театра, как она. Что же касается «Джоконды», которую одни превозносили до небес, другие откровенно ругали, то автор статьи, не закрывая глаз на недостатки пьесы, признавал, что д’Аннунцио показал себя в ней большим мастером и его произведение своими достоинствами существенно отличается от ремесленных поделок, заполонивших театральный рынок.

Встретив такое понимание «Джоконды» со стороны иностранца, Элеонора прониклась к нему доверием и поведала о том, как устала постоянно чувствовать себя связанной с определенной труппой, зависеть от стольких партнеров, устала от бродяжнической жизни, от вечных скитаний со сцены на сцену. Она призналась ему, что хотела бы играть лишь отрывки из пьес, редко или даже никогда не шедших на сцене, например, некоторые сцены из «Антигоны» Софокла – монологи или сцены с двумя-тремя партнерами. Ей хотелось бы самой выбирать мыслителей и драматургов: Ницше, Аристотель, Карлейль[245], Сенека, Шиллер, Гёте, Шекспир, Петрарка, Кардуччи[246]и в первую очередь, конечно, Данте…

Однако, вернувшись в начале нового, 1900 года из Вены в Рим, Дузе уже снова появляется на сцене. Как раз в это время д’Аннунцио прочитал ей «Огонь», роман, начатый еще в 1896 году, после первых встреч с актрисой в Венеции. Он заканчивал его в