не смог удержаться от соблазна испытания властью, когда совестью своей был поставлен перед выбором: предавать или спасать. Каждый из тех, кто сегодня входит во власть, ошибочно полагает, что Господь поставил его быть над нами судьей… Нет, Он хотел, чтобы они стали нам старшими братьями. И тогда мы, объединенные братской любовью, с именем Господним на устах способны были бы своротить горы, если только будет в этом такая надобность. И последнее, что бы я хотел вам сказать сегодня. Мы вместе, и это сила, с которой все будут считаться. А поэтому помните, что наша сила в единстве любви.

Затем широко перекрестил всех стоявших и внемлющих этому гласу. И стал читать начало исповедальных молитв…

…Темнело. Желающих испросить прощения перед теми, с кем вместе сидели, и исповедоваться было столь много, что почти никто не отозвался на призыв дежурного о начале ужина.

Когда начальнику зоны доложили, что люди не идут на ужин, а читают молитвы, он приказал подать сигнал общей тревоги.

Караульные были подняты в ружье. Включили прожекторы, вывели собак. Барак с молившимися заключенными взяли в кольцо автоматчики.

– Даю пять минут, чтобы все вышли из барака, – кричал начальник лагеря. – В случае неповиновения буду расценивать это как невыполнение приказа и открываю огонь на поражение.

Игумен Георгий попросил, чтобы все опустились на колени. Он слышал покаянный глас каждого, чье сердце в этот вечер коснулась любовь Спасителя. И благословясь, уже сам отпускал услышанные им людские грехи, только перечень которых мог бы разорвать любое любящее сердце.

Люди, может быть, впервые в своей жизни омылись слезами покаяния, растворялись в обволакивающей их христианской любви и, прощенные через исповедника Творцом, уносились душой туда, откуда были родом, где было начало и конец всему, к Тому Светочу, что давал бессмертие вечно молодой христианской душе.

Команда «огонь» совпала с моментом, когда распахнулись двери барака и Георгий вывел очистившихся и прощенных и преображенных уже людей на улицу.

Начальник зоны повторил команду.

И кто-то, а точнее сказать, большинство солдатиков ее постарались воплотить в жизнь (когда-то еще в жизни удастся пострелять по живым мишеням)…

Но вот только автоматы не подчинились их гнусному желанию, как только они их ни передергивали и ни меняли рожки с патронами.

И счастливые люди, что вышли вслед за Георгием, смотрели на эти бесполезные потуги слуг ополоумевшего от вверенной ему власти карать и миловать маленького Бонапарта…

И их всех в ту же ночь рассадили по карцерам. А они улыбались.

Их не кормили три дня, а они были счастливы, что сумели наконец-то всласть попоститься.

Им не давали три ночи спать, а они были рады, что смогли помолиться, ибо ночная молитва быстрее доходит до Господа…

И власть сломалась. Она не могла себе позволить, чтобы несколько десятков людей не выходили на работу и не выполняли план по лесу.

В карцере оставили только монаха Георгия…

Через день к нему пришел хирург Александров. И молча опустился на пол рядом с монахом…

– Девочка пяти лет… – начал говорить Георгий. – Крупозное воспаление легких. Умрет к завтрашнему утру… Ты не сможешь ей помочь в условиях своего лазарета.

– Что мне делать? – спросил хирург.

– Ты уже все, что мог, сделал, дорогой мой доктор. Теперь черёд твоего начальника встать на колени… Так и скажи! Не встанет – девочка не выживет. А она у него, как я понимаю, единственная. Слава Богу, что ему не удалось пролить тогда ничьей крови… Иди, времени осталось слишком мало…

И начальник, словно подмененный кем-то, вдруг опустится на колени и будет рыдать и вспоминать слова, которые, возможно, слышал в детстве и сохранил до лучших времен. Вот эти искупительные времена и настали…

Он сам позвал монаха, и его под охраной привели в его дом. Рядом с кроватью сидела убитая горем и, вероятно, готовая к тому, что теряет дочь, молодая женщина – жена начальника зоны.

Георгий подошел к девочке и лишь троекратно обозначил над ее челом крестик со словами:

– Во имя Отца! Аминь! И Сына! Аминь! И Святаго Духа! Аминь!

Девочка через боль улыбнулась ему. И протянула ручки. Он взял ее невесомые крылышки в свои теплые ладони, слегка размял, разгладил и вдохнул в них жизнь. На глазах пропал землистый цвет лица, и ее щечки порозовели.

– Слава Тебе, Господи! – сказал он и молча пошел к выходу.

И только после того, как он тихо ушел, отец и мать, до этого находившиеся в неком полуобморочном состоянии, вдруг услышали веселый детский смех. Смех своей любимой дочери.

– Папа, мама! – обращалась она к ним. – Что же вы спите? Боженька только что Сам ко мне приходил… Да вставайте же вы, а то я кушать очень хочу…

С той поры и до амнистии игумен Георгий уже был навечно прикреплен к лазарету. Более того, ему не запрещали принимать исповедь и отпевать умерших. Правда, с той поры у него в лазарете появилась маленькая помощница…

Вы и без меня хорошо знаете о том, какие глубокие перемены в жизни страны вызвала смерть Сталина. Они не обошли стороной и Православную Церковь. Из лагерей начали выпускать заключенных священнослужителей и архипастырей вначале по амнистии, потом и по реабилитации.

В августе 1953 года вместе со всем уголовным миром был выпущен на свободу и игумен Георгий Любомудров.

Он вернулся в Иркутск. Правящий архиерей уже уволился на покой, и епархия, потеряв архипастыря, управлялась архиереем соседней епархии.

Но уже через два месяца собором из трех епископов митрополии за проявленное мужество в сохранении церковной казны и за лишения, кои претерпел Христа ради, игумен Георгий был титулован епископом Иркутским.

Пока Георгий находился в тюрьме, несколько экспедиционных групп, возглавляемых людьми из Москвы, отправлялись на поиски заколдованного золота. Званцев, которого привлекали к поиску, так и не смог найти того места. И когда его там же, в лесу, поставили к сосне, чтобы расстрелять, лишь тогда он вспомнил наказ игумена – не смотреть в рот мертвого участкового Громова… А он его тогда не