разными блюдами и напитками, сидело еще пять человек. В центре — крепкий и в годах, вокруг — не менее крепкие, но помоложе. Отсюда у центрального были видны только черная рубашка с закатанными на мощных предплечьях рукавами и золотые часы на запястье.

Я шел, не снижая скорости, но и не увеличивая ее. Почему-то был уверен, что тут резкие движения совершенно точно нанесут непоправимый вред здоровью. И не только моему. Потому что как только вслед за нашей молчаливой группой вбежал один местный с дробовиком, из тех, что встречал на крыльце, сразу подхватились те шестеро за ближним столом. Окружили, начали что-то кричать по-своему. Я на них не смотрел. Мне нужно было к тому, в золотых часах — это понимание как-то само родилось. И я просто шел, а весь черно-рыжий хоровод с криками и прыжками двигался вместе со мной. Проходя мимо среднего стола, скосил чуть глаза и узнал героя дня, того, за кем мы и приехали. Молча кивнул на него Лене, и тот так же без разговоров отделился от нас и подсел за стол к другу, обняв его и начав что-то тихо говорить. Пропустили его тоже без проблем — ряд распался перед ним, и сошелся обратно за его спиной. Точнее, за их спинами — один из Лехиных бойцов шагнул следом и встал рядом, спиной к дверям, осматривая зал. Комитет по встрече продолжал кричать и перемещаться вокруг нас. Казалось, того и гляди в пляс сорвутся. Или, скорее, достанут ножи и распустят нас даже не на лоскуты — на лохмотья.

У дальнего стола я остановился. Двое ближних бородачей, сидевших за ним, поднялись и перегородили мне путь. Молча.

— Добрый день, уважаемый. Меня зовут Дмитрий. Мы с Леонидом Николаевичем приехали забрать его друга. — вроде, пока ничего лишнего ляпнуть не успел. А то я могу, мне ли не знать.

— Ваш друг плохо себя вел, говорил грубо, оскорблял Всевышнего — хмуро, но спокойно ответил крепкий пожилой в часах. В бороде была видна проседь, а на лице — шрамы. Я не специалист, но мне показалось, что от осколков. Не стекла. А фраза про Аллаха сразу вызвала в памяти сценку из анекдота про индейцев и внутренний голос. И мой внутренний реалист грустно проговорил: «Ну все. Вот теперь — точно он!».

— Уставший человек, выпил, не рассчитал, наверное. Живые обычно осознают ошибки, это только мертвым ничего не объяснить и извинений от них не дождаться. — я говорил тем самым равнодушно-скучным голосом, на который, как заметил, лучше всего реагируют собеседники. Прислушиваться начинают.

— Зачем нам его извинения? Если человек оскорбил хозяина дома — разве ему будут рады в нем? — в глазах главного мне почудилась тень заинтересованности. И нас не зарезали до сих пор. Значит, шанс пока оставался. Хоть и до обидного маленький, но был.

— Всевышний не судил волкам воевать с птицами, — неторопливо произнес я.

— С какими птицами, э? — брови и тон пожилого чеченца взлетели вверх. Он явно не любил терять нить беседы.

— С певчими, уважаемый. Вечером, после работы или битвы хорошо сесть возле дома на закате. И слушать птиц. На душе легче становится, — я продолжал говорить медленно, но весомо, очевидные вещи. Мне нужно было его внимание и интерес.

— Причем тут певчие птицы? — ага, а вот и интерес. Теперь надо не спеша, обстоятельно, размеренно.

— Птицы радуют слух, дарят веселье. Покой приходит, когда слушаешь птиц, треск костра и голос ручья, — продолжал я. Видимо, полеты с изнанки одной из Вселенных, куда меня в запале законопатил старый Откурай, не прошли зря — все горцы слушали молча и очень внимательно.

— Для того Всевышний и создал птиц. Чтобы уши, глаза и душа отдыхали, — некоторые вокруг даже кивнули в ответ, — А что птица, кроме ласкающей слух песни, может уронить капельку на папаху — в этом урона чести нет. Никто не будет гоняться за птичкой с ножами и ружьями. — Удивление отразилось на лице каждого, кто стоял и сидел рядом. На своих я не смотрел, но, думаю, они тоже явно не ожидали всех этих несвоевременных сказок и притч. Главный начал улыбаться, пока криво, одним углом рта. А я продолжал, не меняя ритма:

— Пророк учит, что в любом деле должны быть честь и мера. Выстрел в маленькую птицу даст красные брызги, щепотку перьев — и тишину. Песен больше не будет. — Тишина была и в зале вокруг. Абсолютная. — В этом выстреле не будет ни чести, ни меры. Каждый должен делать свое дело, которое начертал Всевышний. Птичка — петь. Волк — охотиться. — в этот раз кивнуло больше народу, — иначе не будет порядка, не будет гармонии. Если все волки разом начнут выть — лес и горы прослабит так, что мама не горюй. Какая тут гармония?

Главный захохотал в голос, и многие его поддержали. Улыбались же почти все. Внутренний скептик позволил себе выглянуть наружу в крохотную щелочку между пальцев. Глаза ладонями он закрыл в самом начале разговора, а теперь отказывался верить в происходящее. Пожилой встал из-за стола, обошел его и протянул мне правую руку:

— Меня зовут Ваха. Ты меня удивил, Дмитрий. И Коран читал, и в природе разбираешься. Откуда про волков так много знаешь? — он продолжал улыбаться, а когда я пожал ему руку, заметил мой перстень и удовлетворенно кивнул, как будто подтверждая какие-то свои догадки. На его перстне был круг, а не сердце в ладонях. Но точно так же поделенный на черную и белую половины.

— Волков моя фамилия, Ваха. Род древний, кровь старая, кому, как не мне, в родне разбираться? — я отвечал с улыбкой и очень старался, чтобы глаза не выбивались из искреннего доверительного портрета.

— Забирай своих друзей, Дмитрий Волков. Благодарю тебя за беседу. Но скажи белобрысому, что ему лучше сюда не приходить, ему вряд ли будут здесь рады. Пусть эта птичка поет на других ветках. И капает тоже там — и вся черно-рыжая толпа захохотала вместе с ним.

— Спасибо, Ваха, обязательно передам. Мир твоему дому. — мы кивнули друг другу, и я развернулся на выход. Махнул двумя ладонями Лене снизу вверх, мол, поднимай, выходим. Из-за спины шагнул второй парень, вместе с тем, кто оставался за столом с певцами, они подняли нашу «птичку» и бережно понесли к выходу. Леха