И один из этих хищников сам Олег.

На долю секунды у меня мелькнула шальная мысль попросить Павлову о помощи, сбежать, скрыться от Олега и его демонов. Она смогла бы обеспечить мне защиту. Но что-то внутри меня, точно такое же темное и непознанное, как у самого Олега, останавливало от решающих слов.

Я простилась с женой сенатора и вышла в темный коридор. На этот раз провожатой по близости не оказалось, поэтому я самостоятельно пошла обратно, по уже знакомому пути.

17

Слова Павловой крепко засели у меня в голове. Да, среди блеска брильянтов и хрусталя разбивается не меньше, а возможно и больше жизней, чем в старых коммуналках и многоквартирных домах. Мне ли не знать, как власть, когда она не знает пределов, перерастает сначала в жёсткость, а потом в жестокость.

Мои шаги эхом отражались от каменных стен, в голове нарастало ощущение тревоги. Каждое слово Павловой пронзало меня, заставляя осознать, насколько хрупок этот блестящий мир. Я ускорила шаг, чувствуя, как внутри растёт беспокойство. Олег мог быть опасен для меня не только как мужчина, но и как представитель этого мира, где правда и ложь переплетаются, а жестокость всегда поджидает за углом.

Внезапно, чья-то сильная и решительная рука ухватила меня за локоть и почти силой затащила в одну из полутемных комнат.

Я не успела даже вскрикнуть — всё произошло слишком быстро. В полумраке комнаты я почувствовала, как меня прижали к стене, и горячее дыхание коснулось моей шеи. Я сразу поняла, что это не кто-то случайный. Слишком хорошо знала и это тяжёлое дыхание, этот дорогой парфюм, эти умелые, но от этого не менее неприятные руки.

Жесткие губы впились в меня: грубо, нагло, торопливо. Руки сжали запястья с невероятной силой. От боли я вскрикнула, на глазах выступили слезы.

Мужчина до крови укусил меня в губу.

— Ты не закричишь, ты не сможешь убежать от меня в этот раз, — услышала я шёпот в самое ухо, — даже не пытайся, Оливка.

Я забилась в этих руках, как пойманный зверь в силках.

— Отпусти меня, Петр, — голос прозвучал тихо, сдавленно, я не могла кричать, не вызвав скандала и переполоха.

— Что ты сделаешь, Оливка? — издевательски спросил он, просовывая ногу между моих бедер, не давая свести их вместе. — Закричишь — будет скандал. Сенатор уехал несколько минут назад. Ты знаешь, никто не обвинит меня, я крупная рыба. А ты — всего лишь мелкая девка. Красивая — да, умная — да, но всего лишь девка, меняющая хозяев.

Я почувствовала как его член трется о мое белье. Застонала от боли, ужаса и паники. И от понимания того, что этот больной ублюдок прав. Он прижимал меня к стене, двигаясь расчетливо, методично.

От унижения слезы катились из глаз, я закрыв глаза, молилась, чтобы это скорее закончилось.

Знала, я ведь знала, что происходит, когда уезжает большое начальство. Обычно, правда, звери какое-то время еще выжидали, но этот ждать не стал.

Он вжимал меня в стену, несколько раз ударив о нее, чтобы я не дергалась.

— Сейчас, моя хорошая, — слышала его шепот, — сейчас все-таки узнаешь меня ближе. Жаль, кричать не сможешь, тогда убьешь все, что вы с этим ублюдком добились за вечер.

— Петр, пожалуйста, — простонала я, — давай хотя бы уйдем с этого вечера…. Не здесь….

— Нет, Оливка, ты сама выбрала этот путь, — он остановил свои движения о мои бедра и белье, и я поняла, что он натягивает презерватив. — Я спрашивал, чего ты хочешь, я предлагал тебе то, что никто предложить не мог. Но ты выбрала иной путь.

Я рванулась в последней попытке освободится, услышав, как затрещала тонкая ткань платья.

Моё сердце бешено стучало в груди, отчаяние охватило меня целиком. Я рванулась снова, из последних сил, понимая, что времени остается всё меньше. Пётр не собирался меня отпускать — это было видно по его холодной, жёсткой решимости. В ушах стоял гул от его слов, от ужасного осознания того, что случится дальше, если я не найду выхода.

— Петр, прошу, остановись… — выдавила я из себя, но мой голос дрожал, почти тонул в страхе. — Сенатор…

— Кто ему расскажет, Лив? Ты? Ты будешь молчать….

Самое страшное, он был прав, если случится то, что случится я действительно буду молчать: из страха, из гордости, из желания скрыть это унижение. Если кто-то узнает о моем позоре — мне придет конец, и как профессионалу и как простой женщине. Наш мир слабостей не прощает никому: ни мужчинам, ни женщинам. Он наконец-то справился с резинкой и прижал меня сильнее, сдергивая белье и сильнее раздвигая ноги, нажимая на шею, чтобы я не могла сопротивляться. Чем сильнее я вырывалась, тем сильнее он сдавливал горло, перекрывая мне дыхание.

— Руки от нее убрал, сука!

Мощная сила, похожая на ураган, отшвырнула Перумова от меня как перышко.

Пётр рухнул на пол, отлетев на несколько метров от стены, в которую только что вжимал меня. Я осела на холодный пол, едва дыша, хватая воздух ртом, мой разум ещё не успел осознать, что произошло. Но передо мной стоял Олег, его глаза горели тёмным пламенем, каким я их ещё никогда не видела.

Перумов, пошатываясь, поднялся, пытаясь восстановить равновесие и достоинство, но Олег уже был рядом с ним. Он схватил Петра за воротник, притянув его к себе, их лица были на одном уровне.

— Ты больше не дотронешься до неё. Никогда. — В голосе Олега прозвучало такое хладнокровие, что мне стало страшно не только за Перумова, но и за то, что может произойти дальше.

Пётр усмехнулся, хотя его взгляд был полон злости.

— А в чем дело, Королёв? — прошипел он. — Мы ещё не закончили.

Олег молча ударил его в челюсть, и Перумов снова рухнул на пол.

Они были одной весовой категории, но сейчас Олег был настолько сильнее, настолько яростнее, что сминал Петра как фантик от конфеты.

— Олег…. — прохрипела я, держась за горло.

Олег на мгновение остановился, услышав мой слабый голос. Его пальцы всё ещё сжимали воротник Перумова, готовые продолжить беспощадную расправу. Пётр лежал на полу, пытаясь вырваться, но не мог — ярость Олега была сильнее любого его сопротивления.

— Олег… пожалуйста, хватит… — я постаралась встать, прикрывая дрожащие руки, чувствуя, как каждая клетка моего тела содрогается от страха и адреналина, но в глубине сознания билась одна мысль: «Нельзя допустить скандала….»

Королёв обернулся ко мне, его глаза по-прежнему были наполнены тьмой, но ярость в них уже начала затухать.