Шрифт:
Закладка:
Неизбежность неминуемой катастрофы потрясла Бриджет. Блю не могла допустить, чтобы это потрясло и ее тоже, иначе рассыпалось бы вообще все. Она отправилась в библиотеку. Результаты экзаменов оказались впечатляющими для ребенка, ни разу в жизни не ступавшего в школу, – «удовлетворительно» по математике и английскому языку. Помогал библиотекарь: он подбирал книги по мелкому бизнесу, учил Блю регистрироваться в качестве индивидуального предпринимателя, не спрашивал, почему это интересует ее в таком юном возрасте, и почему теперь она, а не Девлин проверяет раз в неделю электронную почту, и почему Блю просто не остается дома и не дает выход своим слезам. Библиотекарь помогал ей и обо всем молчал.
Эта новая решимость придала жизни Бриджет и ее дочери законность и организованность. Она помогла Блю сосредоточиться на чем-то другом помимо дыры, оставшейся после смерти Девлина, о которой девочка старалась не думать. Если она провалится в эту дыру, если позволит себе посидеть какое-то время в комнате с бархатными шторами, вспоминая теплый юмор, терпение, если позволит себе затосковать по мягкому прикосновению к плечу, по руке, взъерошившей ей волосы, или по ободряющим словам, сказанным Девлином, она больше никогда не выкарабкается оттуда. Поэтому Блю не думала.
Она установила одинаковый гонорар за одни и те же услуги. Стала проводить таро-консультации дважды в день и два раза в месяц выступать с демонстрациями, но ограничилась только дневными часами, так как до кипучей энергии Девлина ей было очень далеко. Блю обнаружила, что ей положена кое-какая финансовая помощь, и оформила необходимые документы, заверив себя в том, что это временно, так как конечной ее целью будет добиться полной самодостаточности.
Девушка рассчитывала на то, что мать будет гордиться ею, но, похоже, Бриджет вообще ничего не заметила. Она по целым дням валялась на диване, накручивая на палец длинные пряди седых волос. Бриджет не снимала расшитый украшениями черный кафтан, который был на Девлине, когда тот умер, и ее ключицы торчали, словно шпангоуты.
Арла не отходила от матери. Сидела в своем грязном комбинезоне у нее в ногах, постоянно плача и теребя свои мокрые локоны. Боди маячил в дверях со своей кислой как лимон ухмылкой, как будто это Бриджет была виновата в смерти Девлина. Как будто, если бы она не привела его в их жизнь, сейчас всем им не было бы так больно. По крайней мере, именно это считывала Блю в ухмылке брата.
Блю перешагивала через Арлу, когда ей было нужно, обходила стороной Боди и не смотрела ни на брата, ни на сестру. Дел было слишком много. Ей приходилось выступать и заниматься бухгалтерией; а еще выяснилось: одежда не отстирывается сама собой, а дом не наводит в себе порядок сам. Мать понятия не имела, как пользоваться стиральной машиной, и не имела ни малейшего желания учиться. Упоминание о стиралке вызывало у нее воспоминания о Девлине, и ее охватывала хандра.
Сеансы раскладов на Таро, которые устраивала Блю, тоже стали другими – теперь на них лежала печать опыта, а от блаженной невинности не осталось и следа. Блю по-прежнему чувствовала людей, чувствовала их боль, стыд и радость, но она также не забывала о матери. Менее склонная к жестокой откровенности, теперь она настаивала на повторных сеансах, придерживая обрывки информации для «следующего раза». Клиенты уходили от нее, полные надежды; их радость вызывала у матери улыбку, и Блю казалось, что, может быть, это станет ключом к счастью. Она будет поддерживать все это – бизнес, дом, бухгалтерию, готовку, стирку, рекламу, хождение по магазинам, расклады, выступления, учебу, оплату счетов, – и все наладится. Надо только поддерживать все это.
…Выступление в рабочем клубе между Торнтоном и Флитвудом стало для Блю третьим за три недели, и, возможно, поэтому билеты были распроданы не все. Быть может, не следовало устраивать выступления каждую неделю: люди теряли чувство жажды, если оно удовлетворялось по первому требованию. Из десяти столиков заняты были только шесть. Блю не сразу обратила внимание на пару в глубине зала.
Этих людей не преследовали призраки, рядом с ними не маячили жертвы, – была одна только скорбь. Она угнетала, душила, непроницаемая и мутная, словно гороховый суп, и такая отчетливая, что Блю мгновенно поняла, в чем дело. Скорбь эта, безнадежная и горькая, приправленная ощущением несправедливости, свидетельствовала об утрате ребенка. Блю подумала обо всех тех, кого она утешала, начиная с той женщины и ее умершего отца. Ей вспомнилось, как радовалась ее мать, когда она им помогала. Насколько проще стала бы жизнь, если бы у Бриджет все было хорошо.
Держась в стороне, мать наблюдала за ней. Прикусив нижнюю губу, она нервно поглаживала себя по бокам. Боди стоял там, где должен был бы находиться Девлин; он помахал сестре, но не улыбнулся. Арла осталась дома в пустой ванне.
В качестве разогрева Блю занялась худым негром лет пятидесяти. Неприятности из-за старшей дочери, выбирающей себе плохих мужчин, гордость за сына, устроившегося на престижную работу, неопределенность в связи со своей собственной работой и опасения, что он слишком стар, чтобы начинать сначала, и за всем этим скрывался главный, глубокий страх: жена больше не питает к нему уважения. Ничего такого, что Блю уже не видела раньше. Она отпустила негра, посоветовав ему проявлять больше терпения к детям, держаться за свою нынешнюю работу и не искать новую (Блю увидела в картах, что произойдет в противном случае; избежать этой финансовой катастрофы было проще простого).
– Понимаю, я еще молода и не замужем, – напоследок добавила девушка, – но я вижу, что Тильда относится к вам так же, как и вы к ней. Она вас по-прежнему очень любит, однако с годами она во многих отношениях изменилась. Ее тревожит то, что вы потеряли интерес к ней; вас тревожит то, что она потеряла интерес к вам, – кто-то из вас должен первым сделать шаг навстречу, и все будет хорошо. Вам следует обязательно прийти еще раз и рассказать, как у вас дела.
– О, откуда вы узнали, как зовут мою жену? – изумился негр, а Блю, улыбнувшись, промолчала, с радостью отметив, как у матери зажглись глаза, когда в зале захлопали.
Затем она выбрала убитых горем родителей. В зале воцарилась тишина. Отец и мать поднялись на сцену и сели напротив Блю. Утрата прочертила
